Клайв Льюис - За пределы безмолвной планеты
- Она... - начал Уэстон.
- Прости, - перебил Рэнсом, - я забыл, кто "она".
- Жизнь, конечно, - огрызнулся Уэстон. - Она безжалостно ломает все препятствия и устраняет все недостатки, и сегодня в своей высшей форме цивилизованном человечестве - и во мне как его представителе она совершает тот межпланетный скачок, который, возможно, вынесет ее навсегда за пределы смерти.
- Он говорит, - продолжал Рэнсом, - что эти животные научились делать много трудных вещей, а некоторые не смогли научиться, и умерли, и другие животные не жалели о них. И он говорит, что сейчас самое лучшее животное это такой человек, который строит большие хижины и перевозит тяжелые грузы, и делает все остальное, о чем я рассказывал, и он - один из таких, и он говорит, что если бы все остальные знали, что он делает, им бы понравилось. Он говорит, что если бы он мог всех вас убить и поселить на Малакандре наших людей, то они могли бы жить здесь, если бы с нашим миром что-нибудь случилось. А если бы что-нибудь случилось с Малакандрой, они могли бы пойти и убить всех хнау в каком-нибудь другом мире. А потом - еще в другом, и так они никогда не вымрут.
- Во имя ее прав, - сказал Уэстон, - или, если угодно, во имя могущества самой Жизни, я готов не дрогнув водрузить флаг человека на земле Малакандры: идти вперед шаг за шагом, вытесняя, где необходимо, низшие формы жизни, заявляя свои права на планету за планетой, на систему за системой до тех пор, пока наше потомство - какую бы необычную форму и непредсказуемое мировоззрение оно ни обрело - не распространится по Вселенной везде, где только она обитаема.
- Он говорит, - перевел Рэнсом, - что это не будет порченым поступком, то есть он говорит, так можно поступить - ему убить всех вас и переселить сюда нас. Он говорит, что ему не будет вас жалко. И опять он говорит, что они, видимо, смогут передвигаться из одного мира в другой, и всюду, куда придут, будут всех убивать. Думаю, теперь он уже говорит о мирах, вращающихся вокруг других солнц. Он хочет, чтобы существа, рожденные от нас, были повсюду, где только смогут. Он говорит, что не знает, какими будут эти существа.
- Я могу оступиться, - сказал Уэстон, - но пока я жив и держу в руках ключ, я не соглашусь замкнуть врата будущего для своей расы. Что в этом будущем - мы не знаем, и не можем вообразить. Мне достаточно того, что есть высшее.
- Он говорит, - перевел Рэнсом, - что будет все это делать, пока вы его не убьете. Он не знает, что станет с рожденными от нас существами, но очень хочет, чтобы это с ними стало.
Закончив свою речь, Уэстон оглянулся - на земле он обычно плюхался на стул, когда начинались аплодисменты. Но стула не было, а он не мог сидеть на земле, как Дивайн, и скрестил руки на груди.
- Хорошо, что я тебя выслушал, - сказал Уарса. - Хотя ум твой слаб, воля не такая порченая, как я думал. Ты хочешь сделать все это не для себя.
- Да, - гордо сказал Уэстон по-малакандрийски. - Мне умереть. Человек жить.
- И ты понимаешь, что эти существа должны быть совсем не такими, как ты, чтобы жить в других мирах.
- Да, да. Все новые. Никто еще не знать. Странный! Большой!
- Значит, не форму тела ты любишь?
- Нет. Мне все равно, как форму.
- Казалось бы, ты печешься о разуме. Но это не так, иначе ты любил бы хнау, где бы его ни встретил.
- Все равно - хнау. Не все равно - человек.
- Если это не разум, подобный разуму других хнау, - ведь Малельдил создал нас всех... если не тело - оно изменится... если тебе безразлично и то, и другое, что же называешь ты человеком?
Это пришлось перевести. Уэстон ответил:
- Мне забота - человек, забота наша раса, что человек порождает.
Как сказать "раса" и "порождать", он спросил у Рэнсома.
- Странно! - сказал Уарса. - Ты любишь не всех из своей расы, ведь ты позволил бы мне убить Рэнсома. Ты не любишь ни разума, ни тела своей расы. Существо угодно тебе, только если оно твоего рода - такого, каков ты сейчас. Мне кажется, Плотный, ты на самом деле любишь не завершенное существо, а лишь семя. Остается только оно.
- Ответьте, - сказал Уэстон, когда Рэнсом это перевел, - что я не философ. Я прибыл не для отвлеченных рассуждений. Если он не понимает как и вы, очевидно, - таких фундаментальных вещей, как преданность человечеству, я ничего не смогу ему объяснить.
Рэнсом не сумел это перевести, и Уарса продолжал:
- Я вижу, тебя очень испортил повелитель Безмолвного мира. Есть законы, известные всем хнау, - жалость и прямодушие, и стыд, и приязнь. Один из них - любовь к себе подобным. Вы умеете нарушать все законы, кроме этого, хотя он как раз не из главных. Но и его извратили вы так, что он стал безумием. Он стал для вас каким-то маленьким слепым уарсой. Вы повинуетесь ему, хотя если спросить вас, почему это - закон, вы не объясните, как не объясните, почему нарушаете другие, более важные законы. Знаешь ли ты, почему он это сделал?
- Мне думать, такого нет. Мудрый, новый человек не верить старая сказка.
- Я скажу тебе. Он оставил вам этот закон, потому что порченый хнау может сделать больше зла, чем сломанный. Он испортил тебя, а вот этого, Скудного, который сидит на земле, он сломал - он оставил ему только алчность. Теперь он всего лишь говорящее животное и в моем мире сделал не больше зла, чем животное. Будь он моим, я бы развоплотил его, потому что хнау в нем уже мертв. А будь моим ты, я постарался бы тебя излечить. Скажи мне, Плотный, зачем ты сюда пришел?
- Я сказать - надо человек жить все время.
- Неужели ваши мудрецы так невежественны, и не знают, что Малакандра старше вашего мира и ближе к смерти? Мой народ живет только в хандрамитах; тепла и воды было больше, а станет еще меньше. Теперь уже скоро, очень скоро я положу конец моему миру и возвращу мой народ Малельдилу.
- Мне знать это много. Первая попытка. Скоро идти другой мир.
- Известно ли тебе, что умрут все миры?
- Люди уйти прежде умрет - опять и опять. Ясно?
- А когда умрут все?
Уэстон молчал. Уарса заговорил снова.
- И ты не спрашиваешь, почему мой народ, чей мир стар, не решил прийти в ваш мир и взять его себе?
- Хо-хо! - сказал Уэстон. - Не знать, как.
- Ты не прав, - сказал Уарса. - Много тысяч тысячелетий тому назад, когда в вашем мире еще не было жизни, на мою харандру наступала холодная смерть. Я очень беспокоился - не из-за смерти моих хнау, Малельдил не создает их долгожителями, а из-за того, что повелитель вашего мира, еще не сдерживаемый ничем, вложил в их умы. Он хотел сделать их такими, как ваши люди, которые достаточно мудры, чтобы предвидеть близкий конец своего рода, но недостаточно мудры, чтобы вынести его. Они готовы были следовать порченым советам. Они могли построить неболеты. Малельдил остановил их моею рукой. Некоторых я излечил, некоторых развоплотил...
