Джин Вулф - И явилось Новое Солнце (Книги нового солнца, Книга 5)
- Разве мы все не обречены?
- Нет, но это отдельный разговор. Тебе подвластно Новое Солнце. Стоит тебе захотеть, и его энергия станет твоей, ты сможешь распоряжаться ею, хотя она не будет существовать, если ты - и твой Урс - не одержат здесь победу. Но как в мальчике нечто предвещает мужчину, так и какие-то из этих способностей доходят до тебя по Коридорам Времени. Не могу сказать, откуда ты черпал силы, когда был на Урсе. Отчасти, несомненно, в самом себе. Но не все и даже не большая часть исходит из тебя, иначе ты бы погиб. Возможно, из твоего мира или из его Старого Солнца. Когда ты плыл на корабле, рядом с тобой не было ни мира, ни солнца, и ты стал вытягивать то, что мог, из самого корабля, едва не повредив его. Но и этого было недостаточно.
- А Коготь Миротворца не имел никакой силы?
- Дай мне взглянуть на него. - Она протянула светящуюся ладонь.
- Давным-давно он был уничтожен оружием асциан, - произнес я.
Она ничего не сказала, лишь досмотрела на меня; и спустя один удар сердца я понял, что она смотрит на мою грудь, где в маленьком мешочке, который сшила для меня Доркас, я носил шип.
Я тоже взглянул туда и увидел свет - куда слабее, чем ее, но достаточно ровный. Я вынул шип, и его золотое сияние разлилось от стены до стены, прежде чем погаснуть.
- Он стал Когтем. Таким я нашел его среди камней.
Я протянул его Афете; но она смотрела не на него, а на почти затянувшуюся рану на моей ладони, которую шип нанес мне.
- Он пропитался твоей кровью, - сказала она, - а в крови - твои живые клетки. Не думаю, что он был бессилен. И неудивительно, что пелерины так почитали его.
Затем я оставил ее, спотыкаясь, почти на ощупь вышел снова на берег и долгое время бродил там по песку. Но здесь нет места мыслям, роившимся тогда в моей голове.
Когда я вернулся, Афета по-прежнему ждала меня, а ее серебряное мерцание сделалось еще настойчивее.
- Можешь? - спросила она, и я сказал ей, что она прекрасна.
- Но ты можешь? - спросила она снова.
- Сперва надо поговорить. Я бы предал свой род, если бы не задал тебе несколько вопросов.
- Тогда спрашивай, - прошептала она. - Но имей в виду, ничто из сказанного мною не поможет твоей расе в грядущем испытании.
- Как ты говоришь? Какова природа этих звуков?
- Слушай мой голос, - сказала она, - а не мои слова. Что ты слышишь?
Я последовал ее совету и услышал шелковый шелест постельного белья, шорохи наших тел, тихий шум прибоя вдалеке и биение собственного сердца.
Я готов был задать сотню вопросов, и казалось, каждый из них может добыть мне Новое Солнце. Ее губы коснулись моих, и все вопросы исчезли, унеслись из моего сознания, словно их никогда и не существовало. Ее руки, губы, глаза и груди, которых я касался, - во всем присутствовало волшебство; но было и что-то еще, возможно, аромат ее волос. По-моему, я вдохнул бесконечность ночи...
Лежа на спине, я вошел в Йесод. Или, вернее, Йесод сомкнулся вокруг меня. Только тогда я понял, что никогда здесь не был. Звезды мириадами изливались из меня, как фонтаны солнц, и на мгновение мне почудилось, что я знаю, как рождаются вселенные. Все - безумие.
Реальность сменила тьму, зажгла свой светильник, разогнав темноту по углам, а вместе с нею все легкокрылые порождения нашей фантазии. Что-то родилось между Йесодом и Брией, когда я сошелся с Афетой на том диване в закругленной комнате, нечто крошечное и необъятное, обжигающее, словно уголь, поднесенный щипцами к языку.
Это был я.
Я спал, и спал без сновидений, не ведая, что сплю.
Когда я проснулся, Афета уже ушла. Солнце Йесода светило сквозь отдушину в самом конце завитка раковины. Слабея, его свет доходил и до меня, отраженный белыми стенами, и я проснулся в золотистом полумраке. Я встал и оделся, гадая, куда подевалась Афета; но не успел я натянуть сапоги, как она явилась с подносом в руках. Меня смутило то, что такая важная дама прислуживает мне, и я сказал ей об этом.
- Но ведь благородные наложницы при твоем дворе прислуживали тебе, Автарх?
- Что они по сравнению с тобой?
Она пожала плечами.
- Я не важная дама. Разве что для тебя и только сегодня. Наше положение определяется близостью к иерограмматам, а я не очень близка к ним.
Афета поставила поднос и села рядом. На подносе лежали маленькие пирожки, стоял графин с холодной водой и чашки с какой-то курящейся жидкостью, которая выглядела как молоко, но молоком не являлась.
- Не могу поверить, что ты далека от иерограмматов, госпожа.
- Просто ты слишком много значения придаешь себе и своему Урсу, воображая, будто мои слова и наши сиюминутные поступки решат его судьбу. Это вовсе не так. То, что мы сейчас делаем, не имеет никакого значения, а ты и твой Урс никого здесь не заботят.
Я ждал, что она еще скажет, и наконец она добавила:
- Кроме меня, - и надкусила один из пирожков.
- Спасибо, госпожа.
- И то только потому, что ты здесь. Хотя ни ты, ни твой Урс мне вовсе не нравятся, а сам ты очень печешься о нем.
- Но, госпожа...
- Я знаю, ты думал, что я желаю тебя. Только теперь ты нравишься мне настолько, что я могу признаться в отсутствии всякого желания. Ты - герой, Автарх, а герои - всегда чудовища, которые являются, чтобы сообщить нам то, что мы предпочитали бы не знать. Но ты - монстр из монстров. Скажи мне, когда ты шел по круглому залу в Палату Слушаний, ты разглядывал картины?
- Некоторые, - признался я. - Там была камера, куда поместили Агию, и я заметил еще пару других...
- И как, по-твоему, они попали туда?
Я тоже взял пирожок и отпил из чашки, которая стояла ближе ко мне.
- Не имею представления, госпожа. Я видел столько чудес, что перестал удивляться им - всем, кроме Теклы.
- Но вчера ты не решился расспросить о ней - даже о Текле, - опасаясь того, что я могу сказать или сделать. Хотя порывался сотню раз.
- Неужели я понравился бы тебе больше, госпожа, если бы, лежа с тобой в одной постели, принялся расспрашивать о своей старой любви? Воистину ваш род непостижим. Но раз уж ты сама заговорила о ней, расскажи мне.
Капля белой жидкости, которую я пил, толком не распробовав, упала рядом с чашкой. Я огляделся по сторонам в поисках чего-нибудь, чем можно было бы вытереть ее, но ничего не нашел.
- У тебя дрожат руки.
- Твоя правда, госпожа. - Я поставил чашку, и она загремела о поднос.
- Ты так любил ее?
- Да, госпожа, и ненавидел. Я - Текла и тот, кто любил Теклу.
- Тогда я ничего не скажу тебе о ней - какой в этом прок? Возможно, она сама расскажет тебе после Представления.
- То есть если победа будет за мной.
- А твоя Текла наказала бы тебя за поражение? - спросила Афета, и великая радость озарила меня. - Однако ешь, ведь нам пора идти. Вчера я говорила тебе, что дни здесь короче, и половину этого дня ты уже проспал.
