Рэй Брэдбери - Сборник 7 ДАЛЕКО ЗА ПОЛНОЧЬ
На следующий день они проспали до часу. Одевшись, жена с полчаса сидела на кровати, ожидая пробуждения мужа, наконец он зашевелился и повернулся к ней – небритый, бледный от усталости.
– У меня болит горло, – были его первые слова.
Она молчала.
– Не надо было водой на меня плескать, – продолжал он.
Она встала, подошла к двери и собралась выходить.
– Я хочу, чтобы ты осталась, – сказал он. – Мы останемся здесь, в Уруапане, еще на три-четыре дня.
Наконец она проговорила:
– Я думала, мы поедем дальше, в Гвадалахару.
– Не будь туристкой. Ты испортила нам всю поездку к вулкану. Я хочу отправиться в обратный путь завтра или послезавтра. Пойди посмотри на небо.
Она вышла и посмотрела на небо. Оно было чистым и голубым. Вернувшись, она доложила ему об этом:
– Вулкан затихает, иногда на целую неделю. Мы можем позволить себе подождать недельку, пока он снова не начнет извергаться.
– Да, можем. Мы подождем. И ты заплатишь за такси туда и обратно, и все сделаешь как положено, и получишь от этого удовольствие.
– Ты думаешь, теперь мы еще сможем получить от этого удовольствие? – спросила она.
– Если это будет последним аккордом нашей по ездки, мы получим от этого удовольствие.
– Ты настаиваешь?
– Мы подождем, пока небо снова не затянет дымом, и вернемся на гору.
– Пойду куплю газету. – Она закрыла дверь и вышла в город.
Она шла по свежевымытым улицам, заглядывала в сверкающие витрины, с наслаждением вдыхала удивительно чистый воздух, и ей было бы так хорошо, если б не эта дрожь, непрестанная дрожь глубоко внутри. Наконец, пытаясь унять грохочущую в груди пустоту, она подошла к водителю, стоявшему возле своего такси.
– Senor, – обратилась к нему она.
– Да? – отозвался водитель.
Она почувствовала, как замерло ее сердце. Затем оно снова забилось, и она продолжала:
– За сколько вы довезете меня до Морелии?
– Девяносто песо, сеньора.
– Я смогу сесть там на поезд?
– Вы и здесь можете сесть на поезд, сеньора.
– Верно, но по некоторым причинам я не могу здесь его ждать.
– Тогда я отвезу вас в Морелию.
– Идемте со мной, мне еще кое-что надо сделать.
Такси осталось ждать напротив отеля «Де лас флорес». Женщина вошла туда одна и еще раз оглядела милый дворик, усаженный цветами, прислушалась к звукам странного голубого рояля, на котором играла девушка; на сей раз это была «Лунная соната». Она вдохнула пронзительный, кристально чистый воздух и, закрыв глаза, опустив руки, покачала головой. Она толкнула дверь и тихонько открыла ее.
«Почему именно сегодня? – спросила она себя. – Почему не в любой другой день за последние пять лет? Чего я ждала, зачем медлила?» Потому. Тысячи потому. Потому что всегда надеешься, что все снова пойдет так, как было в первый год после свадьбы. Потому что бывали моменты, теперь они случаются гораздо реже, когда он вел себя безупречно целыми днями, даже неделями, когда вам было хорошо вместе и мир был расцвечен в зеленые и ярко-голубые тона. Бывали моменты, как вчера, когда он на мгновение приоткрывал свою броню, обнажая перед ней гнездившиеся внутри страх и жалкое одиночество, и говорил: «Я люблю тебя, ты мне нужна, не покидай меня никогда, мне страшно без тебя». Потому что иногда им было хорошо поплакать вдвоем, помириться, и вслед за примирением они неизбежно проводили дни и ночи в согласии. Потому что он был красив. Потому что она многие годы жила одна, пока не встретилась с ним. Потому что ей не хотелось снова остаться одной, но теперь она знала: лучше быть одной, чем так жить, потому что не далее как вчера ночью он уничтожил ее пишущую машинку – не физически, нет, но словом и мыслью. С тем же успехом он мог бы сгрести саму жену в охапку и сбросить с моста в реку.
Она отдернула руку от двери. Словно электрический разряд в десять тысяч вольт парализовал ее тело. Плитки пола жгли ей ступни. На лице ее не осталось красок, все мысли испарились.
Он лежал, повернувшись к ней спиной, и спал. В комнате царил зеленый сумрак. Быстро и бесшумно она накинула пальто и проверила деньги в кошельке. Одежда и пишущая машинка не имели для нее теперь никакого значения. Все превратилось в гулкую пустоту. Все вокруг, как огромный водопад, летело в прозрачную бездну. Ни удара, ни сотрясения – лишь светлые воды, падающие из одной пустоты в другую и дальше в бесконечную бездну.
Она стояла у кровати и смотрела на лежащего мужчину: знакомые черные волосы на затылке, его спящий профиль. Вдруг он шевельнулся и спросил сквозь сон:
– Что?
– Ничего, – ответила она.
– Ничего, совсем ничего.
Она вышла из комнаты и закрыла за собой дверь.
Такси, ревя, на невероятной скорости помчалось прочь, розово-голубые стены домов скрывались позади, люди отскакивали в сторону, встречные машины чудом избегали столкновения; и вот уже позади остались большая часть города, отель, спящий в этом отеле человек и еще…
Больше ничего.
Мотор такси заглох.
«О нет, нет, – подумала Мэри, – господи, только не это».
Сейчас заведется, должен завестись.
Таксист выскочил из машины, бросив испепеляющий взгляд на небеса, рывком открыл капот и заглянул в железное нутро автомобиля, словно собираясь вырвать его потроха своими скрюченными руками; на лице его играла нежнейшая улыбочка невыразимой ненависти, затем он обернулся к Мэри и, заставив себя отбросить ненависть и смириться с Господней Волей, пожал плечами.
– Я провожу вас до автобусной остановки, – предложил он.
«Нет, – сказали ее глаза. – Нет, – едва не шепнули ее губы. – Джозеф проснется, побежит искать, найдет меня на остановке и потащит обратно. Нет».
– Я отнесу ваш багаж, сеньора, – сказал таксист и уже понес было чемоданы, но ему пришлось вернуться, потому что Мэри неподвижно сидела на месте, говоря кому-то: «Нет, нет, нет», – и тогда таксист помог ей выйти из машины и показал, куда надо идти.
Автобус стоял на площади, в него садились индейцы: одни входили молча, с какой-то величавой медлительностью, другие галдели, как стая воробьев, толкая перед собой тюки, детей, корзины с цыплятами и поросят. Водитель был одет в форму, которая лет двадцать не знала ни утюга, ни стирки; высунувшись в окно, он кричал и перешучивался с людьми, окружившими автобус, в то время как Мэри вошла в салон, наполненный дымом горящей смазки мотора, запахом бензина и масла, запахом мокрых кур, мокрых детей, потных мужчин и женщин, запахом старой обивки, протертой до дыр, и маслянистой кожи. Мэри стала пробираться в конец салона, чувствуя, как ее вместе с ее чемоданами провожают любопытные взгляды, и подумала: «Уезжаю, наконец-то я уезжаю, я свободна, я больше никогда в жизни его не увижу, я свободна, я свободна».
