Александр Беляев - Под небом Арктики
И случилось так, что именно в этот вечер Костин сообщил Джиму свежую новость: строительство окончено, первый поезд прямого сообщения Москва — Нью-Йорк находится уже в пути.
– А во Флориду вагон идет? — спросил Джим.
– Да, идет, — ответил Костин.
Джим захлопал в ладоши и выбежал из лаборатории.
Он бежал к Игнату и Вере сообщить им наконец о своем плане и просить их помощи. Он уже придумал и убедительную фразу, чтобы подкрепить свою просьбу: это не дезертирство, это болезнь — ностальгия.
Игнат и Вера были крайне удивлены заявлением Джима, но все же помогли ему устроиться проводником на европейско-американском экспрессе.
Игнат, провожавший Джима, махнул ему рукой и крикнул дрогнувшим голосам:
– Ладно уж! Кланяйся там своей Флориде! — и стер с лица теплую слезу.
«Не вернется, чертенок», — думал Игнат, провожая глазами экспресс, уходивший в бесконечный тоннель…
* * *…Джим вернулся. Вернулся через двадцать дней. Он пришел в квартиру Игната смущенный, радостно улыбающийся. А за его спиной стояли еще четыре Джима. Может быть, они не все были Джимы, но все четверо негры, очень похожие на Джима. Они также весело улыбались, чуть-чуть напряженно и выжидательно.
После первых приветствий Вера опросила Джима, дружески кладя ему на плечо руку: что заставило его вернуться?
Джим отвечал очень сбивчиво, неопределенно и не совсем понятно….
Он начал тосковать о Челюскине. И не только о людях, о добрых, веселых, приветливых, внимательных товарищах. Он почувствовал, что тоскует и по северной природе. Он вспоминал северные сияния, нежную красоту зорь.
Игнат многозначительно посмотрел на Веру и сказал:
– Север уже захватил, очаровал Джима. Это происходит почти со всеми.
Тосковал Джим и о работе, которая только здесь так осмысленна и полна внутренним содержанием. Джим заговорил уже совсем непонятно и смутился.
– Одним словом, я испытал настоящую… настоящую.
– Тоску по родине? Ностальгию? — подсказал Игнат.
– Вот именно, тоску по родине. Ностальгию. И я… я останусь работать вот с ними, с товарищами.
