Евгений Гуляковский - Сезон туманов
Он прошел по коридору мимо нескольких дверей. В голове что-то глухо стучало, он чувствовал себя так, словно много часов провел в душном помещении, словно ему теперь не хватало воздуха. Он понимал — дело не в этом, воздух ему не нужен. Сказалось напряжение последних дней: мозг с трудом справлялся с повышенной нагрузкой... Сколько можно идти по этому бесконечному коридору? Вот боковой проход, еще одна дверь... Зал, величиной с футбольное поле. В центре гигантское сооружение из стекла, стали и пластика. Стальные леса помостов вздымались на несколько этажей, и среди этого хаоса копошились крошечные фигурки в оранжевых халатах. Их мысли и фразы, обращенные друг к другу, гудели у Фила в голове, смешивались, уничтожали остатки смысла в том, что он видел.
— Подай сороковку! Левый, левый держи! Опять профуска пошла! Кейф на двадцатом, понял? Вчера старик ему выдал. Не хватает пять мегаватт. Сарданапал... Сарданапал... Сарданапал...— перекрывая все мысли, бормотал чей-то унылый голос.
Прочь! Бред, сумасшедший дом... Новый зал. Тишина и покой, длинные ряды раскаленных печных зевов. Он устал... Дьявольски устал... Тело синглита не знакомо с физической усталостью. Усталость засела у него в голове и грызет, и гложет мозг, как крыса... Даже у собаки есть своя конура. У него — нет...
Еще один зал. Сверкающие шары. Пахнет озоном, прыгают стрелки приборов, прыгают электрические искры, прыгают, скачут, словно взбесившиеся мысли у него в голове... Ему нужно так немного, всего несколько метров пространства. Кровать, чтобы можно было с головой зарыться в подушку, дверь, чтобы можно было ее закрыть. Четыре стены, чтобы можно было остаться одному... Длинный коридор и снова дверь... Распахнув ее, он остановился, словно налетел на стену. Там была комната. Обыкновенная человеческая комната. С картиной на стене, с глиняным горшком на столе. Из горшка веером растопырились зеленые листочки растения, семена которого привезли с Земли сотни лет назад. Знакомая железная кровать с подушкой, в которую можно зарыться...
Секунду он стоял неподвижно, стараясь понять что-то важное, какую-то мысль... Ведь это была не просто комната, знакомы были не только картина и эта кровать, но что-то еще, что-то такое же милое и близкое, как эти зеленые листочки на столе... И вдруг он увидел. На полке у самого изголовья стояла стеклянная статуэтка девушки... Второй такой не было, не могло быть на этой планете... Он взял ее в руки, согрел ладонями. В глубине статуэтки медленно рождались золотые искры... Это была его комната.
Широкое окно во всю стену свободно пропускало солнечный свет и не пропускало взгляда. В пещере, где он жил, не было окон и не было пластиковых голубоватых стен. Но все равно эта комната принадлежала ему, ждала его. Со вздохом глубокого облегчения он опустился на кровать. Не разжимая ладоней, поднес к лицу маленькую вещицу, значившую для него так много, закрыл глаза и вслушался в странную мысль, которая тут же всплыла из глубин его сознания. В этом здании были сотни коридоров, тысячи залов, миллионы комнат; каким же образом безошибочно, без долгих поисков нашел он именно эту, предназначенную для него, в тот момент, когда больше всего в ней нуждался?
Кто этот невидимый слуга или господин, ни на минуту не оставляющий его в покое? Все тот же наставник? «Ну, отзовись же, слышишь! Отзовись! Я сдаюсь. От тебя не спрячешься, не уйдешь, потому что ты сам — часть меня...»
Голос молчал.
Ротанов брел через путаницу улиц, не обращая внимания на бесчисленные повороты, тупики, груды разбитого бетона и тлетворного гниющего хлама. Еще один поворот, покосившаяся стена здания. Знакомый забор... Он вздрогнул, потому что видел уже однажды фасад этого дома и не раз потом вспоминал... Так просто взбежать по лестнице на второй этаж, отыскать дверь под номером шесть... И остановиться перед ней, не в силах повернуть ручку, потому что никого там нет. А все же придется проверить...
Перекошенная дверь никак не хотела отрываться от косяка, но, наконец, подняв целую тучу пыли, уступила его усилиям. Багровые отсветы солнца с трудом продирались сквозь разбитые грязные стекла и окрашивали стены комнаты в неправдоподобный кровавый цвет. Ну вот, он и увидел то, что хотел: грязную, усеянную обломками и заставленную полусгнившей мебелью комнату. Даже место, где они встретились, не стоит того, чтобы о нем помнить, а уж все остальное... Вдруг он услышал шорох. В пустой квартире шорох раздался резко, как грохот, и Ротанов сорвал с плеча пульсатор. Секунда, вторая, третья пронеслись в полной тишине, и снова шорох, звук шагов по коридору, ведущему на кухню. Мороз пробежал по спине. Слишком уж неожиданны были эти шаги
В заброшенном городе, в пустой квартире, слишком уж хотел он их услышать — хотел и боялся одновременно...
Она остановилась у входа в комнату.
— Долго ты, Ротанов... Я уж думала, не дождусь. Все наши давно ушли, а я все жду, жду... Мне хотелось с тобой проститься.
— Как ты могла знать...— голос у него сел, он все никак не мог протолкнуть застрявший в горле предательский комок.
— Да уж знала... Я многое про тебя знаю. Я даже могу смотреть твои сны.
Он отбросил свой дурацкий пульсатор. Медленно, словно в полусне, шагнул к дивану, у которого, не так уж давно, она сторожила его сон... Обхватил голову руками, словно хотел удержать рвущуюся наружу боль. Боль разрасталась толчками, словно внутри кто-то упорно долбил ему череп.
Несколько секунд она молча смотрела на него. Потом подошла и села рядом, чуть в стороне, сохраняя небольшую дистанцию, будто понимая, что случайное прикосновение может быть ему неприятно.
— Вот ведь как все получилось, Ротанов... Если разобраться с помощью вашей человеческой логики во всей этой истории, то ее попросту не может быть. Потому что меня не существовало раньше...
Было заметно, как трудно ей говорить, она выдавливала из себя слова, точно роняла стальные круглые шарики.
— Тебе трудно понять. И еще трудней объяснить. Та девушка... Она ведь была не такой. До встречи с люссом она не была еще мною.
— Ты ее помнишь, ту девушку?
— Я ничего не могу забыть... Хотя иногда это так мучительно и не нужно... Когда-то я была ею, потом стала вот такой, и я — уже не она. Но самое главное... Для тебя главное,— вдруг уточнила она.— И такою я останусь недолго...
— Как это — недолго?
— Время кончается, Ротанов. Собственно, оно уже кончилось. Начнется новый цикл, в нем уже не будет меня... Такой, как ты видишь меня сейчас... Останется только память... Все, что было, все, что ты говорил мне, все, что я думала о тебе, останется, не пропадет. У нас ничего не пропадает, все идет в общую копилку, даже чьи-то чувства — они тоже принадлежат всем... Во время смены циклов все уходит в эту общую память, и из нее возрождаются потом другие личности. Так что я не увижу тебя больше, вот я и хотела дождаться, чтобы ты не искал меня и никого не винил... Потому что я знаю, ты думаешь обо мне иногда... Не нужно, Ротанов, это все бессмысленно. Я не знаю, как найти слова, какие нужны слова, чтобы тебя убедить, чтобы, когда я уйду, у тебя не осталось ни тоски, ни гнева, потому что никто не виноват в том, что так случилось, что мы встретились и полюбили друг друга... Хотя это и невозможно...
