Александр Шаров - Остров Пирроу
Профессор несколько отдалил отражение Земли. Теперь можно было одним взглядом охватить полные глубокого значения события, разворачивающиеся в космосе на расстоянии двадцати световых суток. К оболочке, окружающей Землю, приблизился космический корабль-кокор, оснащенный гигантским стальным ножом.
На экране он казался не больше семечка подсолнуха, но Медузову нетрудно было воскресить в воображении уникальный космический резак.
Приблизившись к полупрозрачной оболочке, корабль заскользил вдоль нее, оставляя позади тонкий, как волосок, след и фейерверк огненных брызг.
Казалось, он движется легко и свободно, в действительности же космический плуг, напрягаясь до предела, выбрасывая пламя из сопел всех своих двигателей, вспарывал прочнейшую тенголитовую оболочку, которой, по решению Сопнапа — Совета Представителей Населенных Планет, — Земля была окружена четырнадцать веков назад, дабы воспрепятствовать распространению ненависти в космическом пространстве.
Сегодня, именно в этот час, решением того же Сопнапа, оболочка, четырнадцать земных веков оберегавшая Вселенную от страшной заразы, разрезалась на две половинки.
Закончит свою работу резак, подплывут буксирные ракеты, прикрепят тросы и оттащат оболочку к планете Картензия, где произошли события, подобные тем, что пресекли когда-то существование земной цивилизации. Кокоры-сварщики спаяют на новом месте тенголитовую оболочку, раз уже честно сослужившую свою службу.
А Земля? Земля станет свободной, готовой снова принять в свое лоно жизнь и породить людей, несмотря ни на что — любимейшее свое творение.
Резак продолжал вспарывать оболочку, оставляя золотую дугу, которая на расстоянии казалась праздничным салютом.
Погруженный в глубокие думы, Медузов одновременно прислушивался к звукам, доносившимся в кабинет. Ему, имеющему двухтысячелетний опыт руководящей работы, эти незначительные шумы рассказывали о многом.
От профессора не ускользнуло и почти мышиное шуршание в смежном с кабинетом коридоре. Он представил, как аспирант Сигма Омега-17, трусливо втянув голову в плечи, крадется к своему рабочему месту.
С сожалением оторвав взгляд от Земли, профессор посмотрел на кольцеобразную клавиатуру, и она, подчиняясь его мысленному приказу, образовала проход.
Мелкими семенящими шажками Медузов добежал до двери кабинета. Распахнув ее, он очутился лицом к лицу с Сигмой Омегой-17, длинным молодым человеком с почти бесцветными глазами, оттопыренными ушами и пижонскими черными, усиками над толстогубым ртом.
— Приветик, проф! Какая приятная неожиданность, — с нарочитой фамильярностью проговорил Сигма Омега-17 и тут же и зажмурился от страха.
— Сколько лет вы у меня в аспирантуре, любезный? — холодно перебил Медузов.
— Около девяти столетий, проф!
— Точнее!..
— Девятьсот двадцать семь лет! — Сигма Омега вздохнул.
— Не кажется ли вам, что это того… Долговато…
— Нет, проф! Ведь у меня в запасе вечность, — заметил Сигма Омега, цепляясь за последний и, как ему казалось, гранитный аргумент.
— Вздор! — почти закричал Медузов.
До глубокой старости он был смертным. В тот день, когда торжественно отмечалось его девяностосемилетие, по радио оповестили об открытии Лямбда Стронция-24.
Медузов, как и все, сделался бессмертным. Однако и в этом качестве он не избавился от старой привычки дорожить каждым мгновением. Даже если тебе предстоит существовать вечно, вот это именно мгновение никогда не повторится. Оно умирает, а с ним вместе уходит частица тебя.
— Как же мне защитить диссертацию, если я совершенно лишен этой самой… фантазии? — толстыми губами лепетал Сигма Омега.
— Вздор! — еще раз повторил профессор и, схватив аспиранта за руку, потащил в кабинет, к пульту с клавиатурой.
На экране вдоль нижней грани резака ослепительно сверкнула красноватая линия; корабль, совершая маневр, накренился и открыл взгляду режущее устройство.
— Смотрите! — дрожащим от волнения голосом проговорил Медузов и, подняв правую руку, положил ее на плечо нерадивому аспиранту. — Двадцать одно столетие назад я был в числе тех, кто покинул эту, тогда гибнущую, планету. Все земляне на Олимпии, не дождавшись бессмертия, скончались. Я остался последним. Четырнадцать веков Земля, как зачумленная, была ограждена от космоса. Но сейчас все возвращается. Никогда не думал, что этого дождусь, что сподоблюсь увидеть, как покрывало спадает к ногам божественной Геи, и ее саму, готовую в своем лоне зачать новую жизнь.
Подавив волнение, он продолжил с суховатой четкостью:
— Завтра на Землю отправится корабль с ботаниками и зоологами. Они заселят океаны икринками рыб, пустынную почву — почвенными микробами, насадят леса и сады. Вы будете первым… э… э… так сказать — гуманитарием, первым… в некотором роде археологом, чья нога коснется этих пока еще безжизненных просторов. Я знаю, что у вас нет, как вы выражаетесь, фантазии, знаю, что вы полный… полный… ну, скажем — нефантазер. И все же даже при минимальных данных нельзя будет не найти интереснейших материалов для диссертации. Итак, до встречи на космодроме, дорогой, если, конечно, у вас нет возражений.
— Возражения есть, проф! — отозвался Сигма Омега. — Альфа Гамма-25 не выдержит долгой разлуки.
Альфа Гамма-25 — очаровательная блондинка, как хорошо знал профессор, триста пятьдесят лет была обручена с Сигмой Омегой-17. Брак откладывался с года на год и со столетия на столетие, до получения аспирантом научной степени. Создание уютного семейного гнездышка не должно было отвлекать Сигму от учебы.
— Беру на себя получение согласия милой Альфы. Что там разлука, если у вас, как вы сами уместно напомнили, в запасе ВЕЧНОСТЬ, — с мстительным торжеством проговорил Медузов и помахал рукой, давая понять, что аудиенция закончена.
2Путешествие было длительным, но Сигма Омега-17 перенес дорогу как нельзя лучше. За немалый срок учебы аспирант удивительно развил одно свое дарование, не оцененное современниками, но незаменимое для поклонника спокойной жизни. Он научился сладко и, главное, сколь угодно долго спать в любой позе, при любых, даже самых неблагоприятных обстоятельствах.
Он хорошо спал лежа, сидя, стоя и даже на ходу.
На заседаниях и лекциях — так же безмятежно, как и в собственной спальне.
С закрытыми и широко раскрытыми глазами.
Он умел спать молча, но также мог, не пробуждаясь, произносить, причем впопад, короткие сентенции.
Однажды он гулял с Альфой Гаммой в тенистом саду НИИГОПа два с половиной часа, и прекрасная девушка даже не заподозрила, что ее избранник все это время преспокойно спал. Во сне он видел отлично испеченные блины со сметаной и икрой, которые, обладая короткими ножками, сами собой спрыгивали с тарелки и один за другим бежали к нему в рот.
