Артур Кларк - 2001: Космическая Одиссея
Но для Боумена все эти воспоминания были бесполезны. На борту «Дискавери» некому проводить рекомпрессию. Он должен спастись сам, без чьей-либо помощи, за оставшиеся несколько секунд. К счастью, двигаться стало легче: поток разреженного воздуха уже не сбивал с ног, град летучих снарядов стих. Из-за поворота наконец засветилась желтым светом табличка: «Аварийное убежище». Изнемогая, почти падая, Боумен метнулся к нему, нашел ручку и рванул дверь на себя. На одно мгновение ему показалось, что дверь заклинилась. Но тугая петля тут же поддалась, и он упал внутрь камеры, успев схватиться за внутреннюю ручку и весом падающего тела захлопнуть за собой дверь. В крохотной камере только и хватало места для одного человека да для аварийного скафандра. Под потолком висел небольшой ярко-зеленый баллон с надписью: «О2». Собрав последние силы, Боумен встал, ухватился за короткую рукоятку крана и дернул ее вниз. Благословенный поток прохладного чистого кислорода хлынул в его легкие. Он стоял, ловя ртом струю, пока давление в камере постепенно поднималось. Скоро он уже мог нормально дышать и закрыл кран. Запаса в баллоне хватало только на два заполнения-камеры, кислород еще может ему понадобиться.
Когда Боумен перекрыл струю кислорода, вдруг стало тихо. Он напряженно вслушался: рев за дверью смолк, весь воздух унесло в космос, корабль был пуст. Прекратилась и бешеная вибрация карусели. Аэродинамическая нагрузка исчезла, и карусель бесшумно вращалась в вакууме.
Боумен приложил ухо к стене камеры: не донесутся ли какие-нибудь шумы через металлический каркас корабля. Он не знал, чего еще можно ожидать, но был готов ко всему. Он не удивился бы, даже если бы уловил слабую, частую вибрацию от работы струйных рулей – знак, что «Дискавери» меняет курс, – но все было тихо.
В убежище он мог пробыть около часа, не надевая скафандра. Но, хоть и жалко было выпускать из камеры неиспользованный кислород, сидеть тут сложа руки не имело смысла. Боумен уже решил, что надо делать; чем дольше тянуть – тем труднее будет справиться с задачей. Он надел скафандр, проверил его герметичность, стравил из камеры оставшийся кислород, чтобы уравнять давление по обе стороны двери; легко раскрыв ее, он шагнул в безмолвствующий вакуум коридора. Только неизменившееся ощущение искусственного тяготения подтверждало, что карусель продолжает вращаться. «Хорошо еще, что она не пошла „вразнос“ в вакууме», – подумал Боумен. Впрочем, сейчас это его заботило меньше всего.
Лампы аварийного освещения продолжали гореть, к тому же и на скафандре имелся фонарь. Его яркий свет облегчал Боумену путь по кольцевому коридору назад к гипотермической камере. Он шел и страшился того, что мог там увидеть.
Боумен подошел к Уайтхеду. Одного взгляда было довольно. Да, он заблуждался, думая что гипотермический сон похож на смерть. Теперь он понял. Трудно было определить, в чем именно, но различие между спящим и мертвым улавливалось сразу. Красный свет и безжизненные прямые линии на самописцах биодатчиков подтвердили правильность его догадки. Такая же судьба постигла Камински и Хантера. Так и не привелось познакомиться с ними поближе…
Он остался один на лишенном воздуха, полуискалеченном корабле, без всякой связи с Землей. На миллиард с лишним километров вокруг не было ни души.
Однако в определенном, весьма конкретном, смысле он был не один. И для того чтобы оградить себя от опасности, надо было стать еще более одиноким.
Ему никогда еще не случалось пробираться в скафандре по цилиндрической шахте пустотелой оси карусели, где царила невесомость. Размеры шахты были очень невелики, и протискиваться сквозь нее было трудно и утомительно. К тому же она была теперь загромождена всяким ломом, занесенным сюда во время краткого урагана, только что отбушевавшего на корабле.
В одном месте фонарь Боумена высветил устрашающую громадную кляксу чего-то кровавого и липкого, размазанную по стенке шахты; она отвратительно пузырилась, холодно кипя в вакууме. Боумена затошнило, но тут он увидел обломки пластмассовой банки, понял, что это просто какой-то пищевой продукт, вернее всего джем, и проплыл мимо. Выбравшись из центральной шахты, Боумен поплыл к рубке управления. Перехватываясь руками, он стал подниматься по короткому металлическому трапу; кружок яркого света от его фонаря прыгал перед ним, как солнечный зайчик.
Он редко бывал в этом уголке корабля. Ему здесь нечего было делать – до этой минуты.
Трап вел к небольшой овальной двери с грозными надписями:
«Вход разрешен только лицам, имеющим специальный допуск» «Есть ли у вас удостоверение формы Н. 19?»
«Зона особой чистоты. Вход только в комбинезонах с отсасывающим устройством» Дверь эта была не заперта, но опечатана тремя печатями, принадлежавшими трем различным инстанциям власти, в том числе и самому НАСА. Впрочем, даже если бы здесь висела Большая государственная печать президент США, Боумен не поколебался бы сорвать и ее. Он был тут только один раз, во время монтажных работ. Он совсем забыл, что внутри тоже есть приемный объектив визуальных входных сигналов, обозревающий всю камеру, которая своими расположенными в строгом порядке стойками и колонками логических блоков и других элементов компьютера чем-то напоминала внутренность банковского сейфа. Боумен сразу понял, что глаз ЭАЛа уже прореагировал на его появление: в телефонах шлема послышалось легкое шипение несущей частоты – это включился внутренний корабельный передатчик – и следом зазвучал знакомый голос:
– Что-то случилось с системой жизнеобеспечения, Дейв. Боумен не ответил. Он внимательно читал таблички на логических блоках, уточняя свой план действий.
– Послушайте, Дейв, – снова заговорил ЭАЛ. – Вы нашли причину аварии?
Да, задача предстояла хитрая: тут нельзя просто отключить энергопитание ЭАЛа, как можно было бы сделать с обыкновенным компьютером на Земле. К тому же у ЭАЛа была не единая система питания, а шесть, совершенно независимых, с изолированными сетями, да сверх того еще седьмая, резервная, – от ядерной изотопной установки, тщательно экранированной и защищенной броней. Нет, тут дело отнюдь не сводилось к тому, чтобы просто «выдернуть вилку»; впрочем, если бы это и было возможно, то повлекло бы за собой катастрофу. Ведь ЭАЛ был нервной системой корабля, без его контроля «Дискавери» стал бы просто металлическим трупом. Решение могло быть только одно: отключить высшие центры этого блестящего, но пораженного болезнью электронного мозга, сохранив в неприкосновенности чисто автоматические регуляционные системы. Боумен брался за это дело отнюдь не вслепую. Такая проблема рассматривалась в ходе его подготовки, хотя, конечно, никто и не помышлял о том, что она может возникнуть в действительности. Он понимал, что идет на страшный риск: если в автоматических системах возникнет нечто вроде рефлекторного спазма, все будет кончено в считанные секунды.
