Джон Уиндем - Мидвичские кукушки
Глядя на Детей, которые, о чем-то беседуя, шагали впереди него, Зеллаби вдруг поймал себя на мысли – а не является ли один из них мальчиком Феррелин? Возникало какое-то чувство вины за то, что он не в состоянии узнать ребенка, которому, судя по документам, приходится дедушкой. Это в некотором смысле ставило его на одну доску с мисс Огл, которая решила эту проблему весьма своеобразно, считая своим сыном каждого встречного мальчика, – и, что самое странное, ни один из них ее не разочаровывал.
Вскоре шагавшая впереди четверка свернула за угол и скрылась из его поля зрения. Когда Зеллаби сам дошел до угла, его обогнала машина, и он очень хорошо мог видеть все, что произошло потом.
Небольшой двухместный открытый автомобиль ехал не слишком быстро, но оказалось, что сразу за поворотом, где водитель не мог их видеть, Дети остановились. Стоя поперек дороги, они, казалось, обсуждали, куда идти дальше.
Водитель сделал все возможное. Пытаясь избежать наезда, он резко отвернул вправо – еще шесть дюймов, и он проехал бы мимо. Но именно этих дюймов ему и не хватило. Переднее колесо задело стоявшего с края мальчика, и того отбросило с дороги к садовой ограде.
На миг Зеллаби показалось, что все застыло. Мальчик у ограды, трое других Детей, замерших на дороге, молодой человек за рулем, пытающийся выровнять машину и затормозить…
Зеллаби не был уверен, остановилась ли машина; если это и произошло, то лишь на мгновение, а потом мотор снова взревел.
Машина рванулась вперед. Водитель переключил скорость и снова нажал на акселератор. На полной скорости машина врезалась в стену кладбища и разлетелась на мелкие обломки, которые погребли под собой водителя.
Закричали люди, и те, кто был ближе, побежали к месту аварии. Зеллаби не сдвинулся с места, ошеломленно глядя на языки пламени и клубы черного дыма над обломками. Потом, сделав несколько шагов на негнущихся ногах, он повернулся и взглянул на Детей. Они тоже смотрели на обломки машины, и на лицах их читалось одинаковое напряженное выражение. Это продолжалось лишь какое-то мгновение, затем они повернулись к мальчику, который лежал у ограды и стонал.
Зеллаби почувствовал, что его бьет дрожь. Пошатываясь, он прошел несколько ярдов до скамейки на краю лужайки, сел и откинулся на спинку, ожидая, когда пройдут дурнота и озноб.
Вскоре, почувствовав себя чуть лучше, он направился к задней двери «Косы и Камня». Открывшая ему миссис Уильямс была настроена не слишком радушно, но, увидев его лицо, пригласила войти и закрыла за ним дверь.
– Присядьте, сэр, я принесу вам бренди, – сказала она.
– Спасибо. И, пожалуйста, покрепче, миссис Уильямс.
Она протянула ему бокал, добавив лишь немного содовой. Он выпил половину и подпер лоб левой рукой. Придя немного в себя, он допил бокал и отдал ей.
– Если можно, еще немного, – сказал он.
Когда она вернулась, Зеллаби прикуривал сигарету трясущейся рукой, но его лицо уже начало приобретать обычный цвет.
– Вы видели, сэр? – спросила она.
– Да, видел, миссис Уильямс, – кивнул он. – Но я не заметил, кто был за рулем.
– Молодой Джим Поули, с фермы Дакр – это в сторону Оппли.
Гордон Зеллаби покачал головой.
– Знаю его, хороший парень.
Она кивнула.
– Да, сэр. Милый мальчик, Джим. Не из этих юных дикарей. Не понимаю, что с ним случилось, совсем на него не похоже. Бедный Джим, он всегда ездил очень аккуратно.
– Так вы не все видели? – спросил Зеллаби.
– Я услышала, как с ревом пронеслась машина, и еще подумала, что это какой-то сумасшедший. Потом глянула в окно и как раз увидела, как машина врезалась в стену. Люди побежали туда, и кто-то крикнул, что это Джим Поули.
Зеллаби отпил из бокала и взял сигарету.
– Перед этим он сбил одного из Детей, – ровным голосом сказал он. Потом, вспомнив, что миссис Уильямс в Потерянный день тоже получила ребенка – девочку, добавил: – Одного из мальчиков. Полагаю, не очень серьезно, но его отбросило с дороги.
– Одного из Детей… – повторила она и замолчала на полуслове. Выражение ее лица изменилось. – О Господи, сэр! Вы же не думаете?.. О, нет, не могли же они… – Она уставилась на него, оборвав фразу.
Зеллаби постепенно приходил в себя, хотя все еще выглядел на несколько лет старше, чем час назад. Он задумчиво покрутил в руке бокал с остатками бренди.
– Другие тоже видели это, – сказал он. – Спросите у них, как все было. – Он допил бренди. – Учиться никогда не поздно, хотя процесс этот становится все болезненнее. Возможно, я бы не был так потрясен, если бы за всю мою долгую жизнь, мне уже довелось стать свидетелем преднамеренного убийства…
Когда Зеллаби закончил свой рассказ, я перевел взгляд на Бернарда. Лицо его ничего не выражало.
– Вы полагаете, что это сделали Дети, что они заставили его врезаться в стену?
– Я не предполагаю, – сказал Зеллаби, с сожалением качая головой, – я утверждаю. Они сделали это точно так же, как заставили своих матерей привезти их в Мидвич.
– Но свидетели, те, кто давал показания…
– Они прекрасно осознают, что произошло. Но вынуждены говорить только о том, что видели.
– Но если, как вы говорите, они знают…
– Ну и что дальше? Что бы сказали вы, если бы всё знали и вам пришлось бы выступать в качестве свидетеля? В подобного рода делах заключение должно быть приемлемо для властей – то есть приемлемо для мифического «здравомыслящего человека». Представьте, что в вердикте будет заявлено, что парня заставили убить себя; вы думаете, это пройдет? Нет, конечно. Начнется второе следствие, которое придет в конце концов к «разумному» заключению, которое, в свою очередь, в точности совпадет с тем, что мы имеем сейчас. Так чего ради свидетелям рисковать?
Вам нужны доказательства? Подумайте о том, как вы сами относитесь к этому. Вы знаете, что благодаря своим книгам я пользуюсь некоторым авторитетом, и знаете меня лично, но чего стоят мои аргументы с привычной позиции «здравомыслящего человека»? Практически ничего. Ведь даже когда я рассказываю вам, что же в действительности произошло, ваша первая реакция – попытаться объяснить все это как-то иначе. Хотя вы-то должны поверить мне скорее других, друг мой. В конце концов, вы же были здесь, когда Дети заставили своих матерей вернуться.
– Но разве можно сравнить это с тем, что вы рассказали мне сейчас? – возразил я.
– Можно. Объясните, пожалуйста, насколько существенна разница между тем, когда вас принуждают сделать то, что для вас неприятно, и тем, когда это гибельно? Давайте, давайте, друг мой, похоже, за время своего отсутствия вы отвыкли от невероятного. Рационализм полностью завладел вами. А здесь невероятное встречает нас на пороге чуть ли не каждое утро.
