Константин Радов - Жизнь и деяния графа Александра Читтано, им самим рассказанные.
Царь Петр не был сторонником единства кассы: он предпочитал привязывать расходы казны к доходным статьям напрямую. Для оружейных работ мне отписали доходы с нескольких подмосковных волостей, только не надо думать, что до моего появления деньги лежали втуне. Разумеется, были другие надобности, на которые они тратились, были люди, их тратившие и себя не обижавшие — и всё это извольте разрушить только из-за того, что царю понравились сладкие речи какого-то иноземца! Честные попытки «иноземца» разобраться в денежных делах натыкались на непреодолимую оборону подьячих в съезжей избе. Денег и так было мало: гораздо меньше, чем требовалось по моим расчетам, — так и эти крохи непонятными путями исчезали бесследно. Отчаявшись развязать тугой, без единого кончика, клубок хитросплетений, я почел за лучшее разрубить сей гордиев узел — если не мечом воина, то топором палача. Князь-кесарь по моему представлению назначил розыск, приказным пришлось давать отчеты на дыбе и под кнутом. Деньги чудесным образом появились — после этого я уже не выпускал их из своего внимания.
Найти оружейных мастеров тоже помог Ромодановский. В России, даже имея неограниченные средства, невозможно просто нанять людей, — они себе не хозяева. Надо договариваться с их господином. По приказанию князя-кесаря, обрусевшему голландцу Андрею Андреевичу Виниусу, владельцу завода в Туле, пришлось поделиться оружейниками. Ей-Богу, жаль было грабить старика, и без того попавшего прошлый год в опалу и пострадавшего под кнутом за нерасторопность в снабжении армии и хищения (совершенно незначительные, сравнительно с суммами, проходившими через его руки). У него даже губы дрожали от обиды, что приходится отдавать какому-то мальчишке заботливо выученных людей, — но ослушаться не посмел. Мастеров, правда, я посчитал нужным спросить, и взял с собой под Москву, в Преображенское, только тех, кто сам пожелал. Среди бесчисленных служебных построек на задворках деревянного царского дворца князь Федор Юрьевич нашел место для небольшой мастерской, выставив вон кого-то не столь нужного.
По сути, я состоял в прямом подчинении князя, хотя встречался с ним нечасто — для отчета о ходе работ, да иногда — при возникновении не преодолимых без его вмешательства препятствий. Я не могу вспомнить почти ни одного противоречия между мной и Ромодановским. Умение различать людей — кого надо заставлять и подгонять, а кого скорее сдерживать, как слишком горячего коня, так и норовящего сорваться вскачь, — нужно всякому, кто претендует командовать хотя бы ротой. А князю-кесарю царь поручал всю Москву, уезжая за границу. Опыта и государственной мудрости ему было не занимать. Что же касается жестокости… Личина палача совершенно приросла к нему, особенно со времен стрелецкого бунта. Но был признак, наводящий на подозрения о не до конца умерщвленной совести — тяжкая потребность заливать душу вином. Черта, полностью отсутствовавшая в безупречном Андрее Ивановиче Ушакове.
Урезав мои денежные запросы на оружейные опыты, государь тем более не дал ни копейки на какие-либо новоманерные войска, которые все равно нечем было вооружать. Под Нарвой я успел лишь шапочно познакомиться с семеновцами, отныне моими товарищами, и представиться полковнику князю Михаилу Голицыну, а также руководившему при штурме всей гвардией преображенскому командиру, генерал-майору Джону Чамберсу. Буквально через несколько дней с грамотой от самого государя, сопровождаемый положенными по чину двумя денщиками, а сверх того — гвардейским сержантом из московских дворян в должности проводника, отбыл в Москву. Войска догнали меня там почти через четыре месяца, в декабре. По зимнему времени, служба была необременительна, хотя при Петре еще не вошла в обычай манера знатных бездельников числиться в полку, не исполняя никаких обязанностей. Если офицер подолгу не появлялся в расположении, это означало либо серьезную болезнь, либо особое поручение царя. Сверхштатных офицеров и унтеров вовсе не было. Отсутствие различия между должностью и чином означало, что капитан — тот, кто командует ротой, и никак иначе. Тут-то и крылся подвох. В августе месяце государь, не имея подходящих вакансий, поставил меня на временно свободную роту, капитан которой, князь Михаил Волконский, находился в отпуске после ранения. Теперь приходилось думать, как разойтись с князем мирно. Конечно, царю ничего не стоило подвинуть, если надо, какого угодно аристократа — но Волконский был своим, старым боевым товарищем, а я покамест — чужаком. Не стоило с самого начала портить отношения с офицерами.
Воспользовавшись дарованным правом обращаться к государю напрямую, я предложил создать в полку особую роту метких стрелков под моим командованием. Разумеется, прежде требовалось уговорить полковника поддержать сие начинание. Князь Михаил Михайлович Голицын, хотя не присутствовал при нарвских испытаниях, в подробностях знал их результаты, к тому же удалось сыграть на соперничестве между гвардейскими полками: преображенцы имели в составе дополнительный батальон, бомбардирскую и гренадерскую роты, да еще командиром — генерал-майора и кавалера св. Андрея. Почему бы семеновцам не постараться в чем-то другом получить над ними преимущество?! Такая идея обладала хорошими шансами на успех как по скромности первоначальных затрат, так и по привлекательности для царя, имея целью улучшение боевых качеств одного из любимейших его полков.
После высочайшего одобрения, за отсутствием новоманерных винтовок были закуплены обыкновенные, и устроены стрелковые состязания, по результатам которых я отбирал себе подчиненных. Дело подвигалось плохо: прицельной стрельбе не учили ни в русской, ни в европейских армиях, это просто не имело смысла с таким неточным оружием, как гладкоствольная фузея. С трехсот шагов, то есть всего лишь с сотни саженей, можно было расстрелять весь запас патронов по сомкнутому строю противника и не получить убедительного результата. Тирольцы, поразившие некогда французов на альпийской дороге, были всего лишь охотниками и лесниками, защищавшими родные горы: партизанами своего императора, но не солдатами его регулярных войск. В России, стране необозримых лесов со множеством пушных зверей, должны были найтись хорошие стрелки, только не в гвардии, ибо благородными видами охоты считались соколиная или псовая, где ружейная меткость не требуется.
Удручало меня и сплошное невежество (за исключением очень узкого круга, охватывающего даже не всю знать). Гвардия — еще ничего, а в армейских полках среди офицеров встречались азбучно неграмотные. Непонятно, как они достигли своего ранга и что стали бы делать, получив, например, секретный письменный приказ. А уж требовать, скажем, составить ландкарту незнакомой местности с помощью компаса и астролябии… Мне хотелось иметь в распоряжении подготовленных намного лучше среднего субалтерн- и унтер-офицеров, а желательно — и грамотных солдат, способных действовать по-тирольски, из засад малыми группами. Потребуется, допустим, взять дистанцию до противника — как это сделать, не владея счетом в пределах тысячи?
