Роберт Сойер - Неандертальский параллакс
— Это относится к делу? — поинтересовалась арбитр Сард.
— Я уверена, что относится, арбитр, — ответила Болбай.
Сард явно сомневалась в этом, но кивком позволила Болбай продолжать.
— Вы ведь сами понимаете, учёный Халд, что в учебниках, по которым будут учиться ещё не родившиеся поколения, имя Понтера будет упоминаться часто, тогда как ваше — гораздо реже, если вообще попадёт в учебники.
Адекор чувствовал, как начинает частить его пульс.
— Я никогда не задумывался над такими вопросами, — ответил он.
— О, прошу вас! — сказала Болбай так, словно им обоим было прекрасно известно, какая это несусветная чушь. — Неравенство ваших вкладов было очевидно каждому.
— Я снова предупреждаю вас, Даклар Болбай, — сказал арбитр. — Я не вижу никаких причин унижать обвиняемого.
— Я лишь пытаюсь оценить его психическое состояние, — ответила Болбай, снова кланяясь. Не дожидаясь реакции Сард, Болбай повернулась к Адекору. — Итак, учёный Адекор, скажите нам: как вы относились к тому, что ваш вклад меньше, чем вклад вашего партнёра?
Адекор сделал глубокий вдох.
— Не моё дело оценивать, чей вклад больше, а чей — меньше.
— Конечно, нет, но разница между вашим и его настолько бросалась в глаза… — сказала Болбай, словно Адекор цеплялся к незначительной детали, отказываясь видеть общую картину. — Общеизвестно, что Понтер был талантлив. — Болбай снисходительно улыбнулась. — Ну так расскажите нам, как вы к этому относились.
— Я отношусь к этому сейчас, — сказал Адекор, стараясь, чтобы голос звучал ровно, — совершенно так же, как относился до исчезновения Понтера. Единственное, что поменялось с тех пор, это то, что я невыразимо опечален потерей своего лучшего друга.
Болбай снова начала нарезать вокруг него круги. У табурета было крутящееся сиденье; Адекор мог поворачиваться вслед за ней, но решил этого не делать.
— Вашему лучшему другу? — переспросила Болбай, как будто это заявление её безмерно удивило. — Вашему лучшему другу, так? И как вы почтили память о нём, когда он исчез? Заявив, что в ваших с ним экспериментах главными были ваше оборудование и программы, а не его теоремы!
У Адекора от неожиданности отпала челюсть.
— Я… я такого не говорил. Я сказал эксгибиционистам, что могу давать комментарии только относительно оборудования и программ, потому что за них отвечал я.
— Именно! Вы принижаете роль Понтера в проекте с самого момента его исчезновения.
— Даклар Болбай, — громыхнула Сард. — Вы должны обращаться к учёному Халду со всем подобающим уважением.
— Уважением? — усмехнулась Болбай. — С таким же, с каким он говорит о Понтере с тех пор, как он исчез?
У Адекора закружилась голова.
— Мы можем обратиться к архиву алиби, моему или эксгибициониста, — сказал он и указал на Сард, как будто они были давними союзниками. — Арбитр может услышать в точности, что я говорил.
Болбай махнула рукой, отметая предложение, словно это был бред сумасшедшего.
— Не важно, какие именно слова вы произнесли; важно, какие чувства эти слова выражали. А вы чувствовали облегчение от того, что вашего давнего соперника наконец не стало…
— Нет, — выкрикнул Адекор.
— Делаю вам предупреждение, Даклар Болбай, — резко сказала Сард
— Облегчение от того, что вы вышли из его тени, — продолжала Болбай.
— Нет! — повторил Адекор, чувствуя, как в нём вскипает гнев.
— Облегчение, — продолжала Болбай, возвышая голос, — от того, что теперь вы сможете включить в свой вклад то, что было сделано совместно.
— Замолчите, Болбай! — каркнула Сард, громко хлопая ладонью по подлокотнику своего кресла.
— Облегчение, — Болбай почти кричала, — от того, что ваш соперник мёртв!
Адекор поднялся на ноги и повернулся к Болбай. Его рука сжалась в кулак и поднялась…
— Учёный Халд! — голос арбитра Сард был подобен грому.
Адекор замер. Его сердце бешено колотилось. Болбай, как он заметил, предусмотрительно переместилась на подветренную сторону от него, так, чтобы вентиляторы не несли её феромоны в сторону Адекора. Он посмотрел на свой сжатый кулак — кулак, который мог расколоть череп Болбай одним тычком, одним хорошим ударом проломить грудную клетку и разорвать сердце. Он смотрел на него как на что-то инородное, не принадлежащее его телу. Адекор опустил руку, но в нём по-прежнему было столько гнева и негодования, что в течение нескольких тактов он не мог разжать пальцы. Он повернулся к арбитру.
— Я… — сказал он умоляющим тоном. — Арбитр, вы, конечно, понимаете… Я… Я не мог… — Он тряхнул головой. — Вы слышали, что она мне говорила. Я не мог… никто бы не смог…
Фиолетовые глаза арбитра Сард, взирающие на него, были широко раскрыты от изумления.
— Я никогда не видела ничего подобного, ни в зале суда, ни за его пределами, — сказала она. Учёный Халд, за что с вами такое?
Адекор всё ещё кипел от ярости. Болбай знает о той истории; наверняка знает. Она — партнёрша Класт, а Понтер и Класт в то время уже были вместе. Но… но… так из-за этого Болбай с таким рвением преследует его? В этом состоит её мотив? Она не может не знать, что Понтер никогда не пожелал бы такого.
Адекор прошёл через длительное лечение по поводу своей проблемы с контролем гнева. Понтер, милый Понтер, посчитал это болезнью, химический дисбалансом, и — к чести это замечательного человека — был рядом с Адекором в течение всего курса лечения.
Но сегодня… сегодня Болбай вынудила его, спровоцировала, подвела его к краю у всех на глазах.
— Достойный арбитр, — сказал Адекор, пытаясь — пытаясь, пытаясь! — заставить свой голос звучать спокойно. Должен ли он всё объяснить? Мог ли? Адекор склонил голову. — Я прошу прощения за свой срыв.
В голосе арбитра Сард по-прежнему слышалось изумление.
— Даклар Болбай, у вас имеются ещё какие-либо улики, подкрепляющие обвинение?
Болбай, явно достигшая именно того эффекта, на который рассчитывала, снова превратилась в воплощение спокойствия и рассудительности.
— Если позволите, я хотела бы коснуться ещё одного небольшого аспекта…
Глава 23
По окончании собрания в конференц-зале «Инко» Рубен Монтего пригласил всех к себе домой на ещё одно барбекю. Понтер широко улыбался; ему явно понравился вчерашний ужин. Луиза также приняла приглашение, снова пояснив, что, поскольку обсерватория лежит в руинах, ей всё равно нечего делать. Согласилась и Мэри: барбекю — это весело, уж точно веселее, чем снова весь вечер пялиться в потолок гостиничного номера. Профессор Ма отказалась. Ей нужно было возвращаться в Оттаву, где на десять вечера была назначена встреча на Сассекс-драйв, 24 — она сегодня встречалась с премьер-министром.
