Сергей Стульник - Аз победиши или Между землёй и небом - война
Еще в квартире имелся великолепный многоскоростной вибратор, "Made in Sveden", эту штуковину Марина приобрела на "толчке" специально для того, чтобы сбрасывать напряжение, но когда попробовала, ей не понравилось. Никакого экстаза, не говоря уж об оргазме. Видимо, она так здорово сублимировала в работе, что энергии уже ни на что не оставалось...
"Ду-ду-ду-ду-ду-ду-ду-ду-ду... Мля-мля-мля... бам-бам-бам...", бубнил за стенкой соседский телевизор. По голове молотком. Включила радиоточку. Чтоб заглушить. Слащавая советская эстрада полилась, как поток мочи по ступенькам. Но не выключила. Пусть их... Лучше сироп, чем молоток по башке. Не так больно.
"Куплю я себе музыку", - решила. Какой-нибудь паршивый "маг", а глядишь, веселей будет... "Музыка - магия души", кто сказал?.. "Вот, скаламбурила", - улыбнулась уголками губ.
Расстелив на диване плед, забралась с ногами, укуталась, принялась крошечными глоточками прихлебывать обжигающий губы и гортань несладкий крепчайший чай. Старая привычка: "чифирить". Бывало, кроме чая, и жрать ничего не находилось целый день. В общаге, еще той, институтской...
"Завтра - за работу, - приказала себе, - сейчас выспись, а с утречка, с дьявольской помощью, и приступим-с..."
Я вас всех отправлю в небытие, с вашими перестройками, перетрясками, застоями, отстоями в очередях, культами, псевдодемократиями, социализмами, капитализмами, коммунизмами, прочими измами, с вашей слащавой музыкой, химерами вашими, ряженными в маскарадные костюмы настоящих чувств... А также, впридачу, с вашими откормленными американскими миллионерами, виллами, тупыми сытыми телками с глянцевых обложек журналов, пляшущими хип-хоп черномазыми рожами, третье поколение которых существует на пособие и работать не желает, им и так хорошо на шару живется... Я не хочу жить в вашем мире, я не хочу, чтобы вы - жили вообще, я сделаю так, чтобы вы прекратили обольщаться относительно сущности своей, я заставлю вас называть вещи своими именами, себя - зверями, меня... не придумала еще как... Я хочу жить, но в таком мире, где распоряжаться буду я, а не вы мной, моим телом, моей душой. Дерьмо! Все дерьмо. Все лажа... Я тону во вселенской выгребной яме, окунаюсь в дерьмо, но мне надоело в дерьме жить...
Ее мысли, как молитва, яростным напором, сметая чувство реальности происходящего, ломились вверх, куда-то, к богу, к дьяволу... ("А какая разница?", - спросила себя Марина). ...как молитва, как проклятие, как стон смертельно раненого человека, жаждущего жить, но уже сознающего, что впереди ожидает лишь смерть, и невзирая ни на что, требующего последний глоток воды, умоляющий: "Сестрица, пи-и-ить!..", и судорожными всхлипами втягивающего воздух, глотками, каждый из которых - последний, быть может, но каждый - с невыразимой жадностью, будто можно это: перед смертью надыша... а?!!
Резкий звонок в дверь прервал ее клятвенный мысленный монолог, вырвал из смертеподобного состояния, из прострации, сменившей припадок истерики.
Кто бы это мог быть?!! - подумала изумленно. Помимо покойного Вовочки, ни единая живая душа к ней в квартиру не приходила, лишь изредка звякал шеф, по деловым вопросам.
Путаясь в складках пледа, спихнула на пол чашку. Сосуд с остатками чая по крутой траектории спикировал долу и раскололся.
- Ах ты, черт! - воскликнула Марина и плюнула в сердцах. Предпоследнюю чашку кокнула!
Разъяренная, как голодная тигрица, совершенно не придавая значения тому, что практически раздета, метнулась в прихожую. Открыть неведомому визитеру (визитерше, визитерам?) решила сразу. Хотя вполне могла сделать вид, что "никого нет дома". Но грызло закономерное любопытство: "Кто?".
"Глазка" в двери не было; "цепочки" также. Впрочем, хозяйка этой норы страха не испытывала. Кого бояться?.. Разве что себя самой...
Повернув "головку", щелкнула замком, не задавая дурацкого "Кто там?", и потянула за ручку, на себя, ожидая увидеть кого угодно на свете...
Но не Мишку Захарченко.
А на площадке перед дверью стоял он.
Собственной персоной. Живое напоминание о временах, когда она еще по глупости и наивности мечтала изменить этот мир, а не создавать новый.
32. NONCKY'S TERRA
...сплошной стеной радужных световых переливов выглядит прозрачный изнутри силовой барьер, огораживающий Квартал, когда смотришь на него снаружи, с ноночьей стороны. Стена вздымается до небес и простирается в обе стороны, сколько хватит взгляда.
- Поляроидный эффект... - пробормотал Грэй. - ...мы на вас пялимся досхочу, вам на нас глазеть: ни-ни!
- Вилли, ты боишься нонок? - спросил напарника. - Ха, - сказал Неудачник. - Чего их бояться? Ненавижу я их до дрожи в кончиках пальцев, нелюдей патлатых, сколько себя помню, ненавижу. Страха - не помню. Когда ненавидишь, разве бояться можно?
- Можно... Никогда?
- Что "никогда"?
- Не боялся?
- Нет. Твари они, стервы патлатые. Стрелял их, резал, давил, и буду стрелять, резать, давить. Когда начну бояться, они меня одолеют, я знаю. А жить-то хочется...
- Не достигнута цель, - тихонечко, но вслух, прошептал, как бы подумал, Грэй. - Было отчаянное стремление вызвать страх, удушить страхом, но отыскались люди, вытеснившие страх ненавистью. Создавая миры, поворачивая историю, следует не упускать из виду, что ненависть сильнее страха. А сильнее ненависти лишь любовь. Ненависти - море. Любви - капля. Но в коктейле чувств ее присутствие, ее вкус, ощущаются куда острее. А запах ее забивает даже вонь дерьма. Если она есть, конечно, хоть капелька любви в душе... И если ненависть, а это так, в определенном смысле движущая сила истории, то что тогда есть любовь в ней и для нее?..
"NONCKY'S TERRA", сообщал розовый плакатик, приклеенный намертво к стене дома на той стороне улицы. Буквы, выписанные "под готику", короткой строчкой витиеватых угловатых символов чернели на розовом фоне, а под буквами скалилась черная кошачья морда. Никаких угроз и предупреждений, подобных щиту на человеческой стороне улицы. Видимо, достаточно двух слов информации: это само по себе угроза еще та.
- А смотрится, - тихонько пробормотал Грэй. Видимо, как минимум одна вредная привычка у него имелась - думать вслух. - На сером бетоне розово-черный пограничный знак. Дизайн! здесь тебе не тут, а как же ж. Тривиально, мои хорошие. Кошка - символ избитый не то что до посинения, а до почернения (во, каламбур!), можно было чего поновее изобрести, пооригинальней, а не шлепать на великолепном лазерном издательском комплексе многотысячными тиражами эти плакатики и развешивать на стенах у границы с Кварталом. На каждую кошку свой пес найдется, растерзать всегда-пожалуйста готовый, как пионер пятидесятых - бабушку через дорогу перевести. Правда, ныне кошки псов на дерево загнали, в Квартал то бишь, но собака на дереве - сие противоестественно, как бы ни тщился кое-кто ретиво доказать обратное. Придет час, роли вновь поменяются. Спиральный закон развития всего сущего - возвращение на круги своя... За тоталитаризмом всегда следует демократия. Потом - наоборот. Кошка на дереве - милая сердцу, привычная картинка, - я так сказал. Раз уж не дано извернуться и сделать финт ушами, помирить псов и кошек, чтоб не загоняли друг дружку на деревья, не довлели периодически то одни, то другие, не грызлись как... кошка с собакой... (во, снова каламбур!), а в мире и любви сосуществовали. РАЗНЫЕ потому что, очень разные. Корень общий, плоды малопохожие. Вот именно, "кошки" и "собаки", а вовсе не одно и то же животное, различающееся лишь устройством половых органов... Совершенно различные виды, вынужденные до определенного момента сосуществовать в симбиозе, но симбиоз этот проклинающие... А жаль...
