Юлия Зонис - Инквизитор и нимфа
Марк прочел записку, прочел снова и остановился, только когда понял, что перечитывает ее в третий раз. Землянин почувствовал, что, перечитай он написанное на этом клочке бумаги еще раза два, свихнется и сам.
— Вы правда киборг? — поинтересовался он у геодца.
— Смотря что вы называете киборгом, Марк, — мягко ответил лжеионнанит.
— Человекоподобную машину.
— Я относительно человекоподобен, и я функционирую, так что можно сказать и так.
В эту минуту Ван Драавен был до раздражения похож на самого отца Франческо. «Чем Лувр отличается от лисьей норы?» А чем ворон отличается от конторки?
— Кто вы такой, Ван Драавен?
— Прежде чем выяснять, кто я такой, я бы все же на вашем месте прочел то, что написано на обороте. Может, это слегка прочистит вам мозги.
Так, а что там у нас прочищает мозги по мнению батюшки лжегеодца, предположительно дьявола? Правильно, страх. Салливан развеселился. Вот только страха ему не хватало в комплекте. Он перевернул листок и увидел два слова, накарябанные огромными дрожащими буквами:
«МАРК, БЕГИ!»
Наверное, в своем безумии старый викторианец вообразил, что очень ловко заговорил геодцу зубы в первой части письма.
Глава 8
Цветение
Основная беда заключалась в том, что Марк ничего не понимал. А понять ему было необходимо. Без понимания мир превращался в хаос: в липкое нутро расплавившегося супермаркета, в дымную и пьяную дедовскую вечеринку, в сходки соратников Шеймаса на задах старого авиационного ангара. Короче, в болотные миазмы кельтской логики, которая до сих пор годилась лишь на то, чтобы выяснять, кто и когда угнал у соседа стадо рыжих буренок и как отплатить обидчику. Марк даже отчасти завидовал безумному отцу Франческо. Вот тому, похоже, все было ясно.
Можно, конечно, принять его версию о лжегеодце за рабочую гипотезу и счесть все происходящее секретной операцией атлантов. Наблюдения старого викторианца казались верными, только выводы из них следовали отнюдь не столь однозначные. Да, может, Ван Драавен и киборг. А может, невероятно сильный психик, придумавший новый блок «пустота» («Если выживу, — подумал Марк, — надо взять на вооружение») и ловко наводящий галлюцинации. А может, Предтеча из научпоповских статеек, так любимых Лаури. А может, сын дьявола. Последнее выглядело наиболее вероятным, потому что сейчас Марк висел на кресте.
Еще ночью, в хижине, дочитав записку отца Франческо и осознав, что больше никаких закодированных посланий в ней не содержится, Марк попытался сделать две вещи. Во-первых, накинуть на лжегеодца «узы». С тем же успехом можно было ловить несуществующими сетями невидимую рыбу. Ван Драавен, с интересом наблюдавший за его потугами, усмехнулся и тихо сказал:
— Я бы на вашем месте воздержался, а то провалитесь ненароком. Там, куда вы тянетесь своими ручонками, довольно неприятно.
Марк опять не понял. Это уже становилось привычным.
Во-вторых, проанализировав письмо отца Франческо и отделив крохи смысла от горячечного бреда, землянин сделал кое-какие выводы. О второй части записки он предпочитал пока не думать.
— Значит, утабе явился, чтобы доставить вам письмо?
Ван Драавен кивнул. Он опять сидел на лежанке и пялился на Марка прозрачными зенками.
— И вы продолжаете утверждать, что не убивали его?
— Я ничего не утверждаю.
— Хорошо. Допустим, я верю, что вы его пальцем не тронули. Похоже, Франческо знал вас лучше, чем я. Чокнутый или нет, а дураком он не был. Он не послал бы утабе в лапы убийцы.
— Я аплодирую вашей проницательности. Есть лишь один изъян в этом рассуждении: знать меня лучше, чем вы, еще не означает знать меня хорошо.
— Может, хватит развлекаться, Ван Драавен? Почему бы вам просто не рассказать мне, что произошло?
— Это вас утешит?
— Да, это сильно меня утешит. Вы доказали, что можете придушить меня голыми руками. Хотелось бы быть уверенным, что вы этого не сделаете.
Лжегеодец расхохотался. Марка пробрал холодок. Уж очень он сейчас напоминал своего… батюшку?… из давешнего кошмара. Отсмеявшись, Ван Драавен наклонился вперед и опустил подбородок на сцепленные кисти. Похоже, Марк его забавлял.
— Хорошо. Как пожелаете. Утабе приволок мне эту записку, изрядно пожеванную, и потребовал труп своего возлюбленного Сеску. Мол, Сеску хотел, чтобы его тело швырнули в реку. Читать утабе не умел, так что доказать обратное я не мог никак. Да я ничего и не имел против, но выкапывать тело под дождем мне совершенно не улыбалось. Сжигать Франческо я, кстати, тоже не стал, потому что сухих дров почти не осталось, а тратить на него последнюю канистру медицинского спирта мне не хотелось. Короче, я предложил утабе самому заняться перезахоронением останков. Он протопал к могиле и ухватился за крест, собираясь его вывернуть. Но бог Освободитель не привечает святотатцев…
— Опять вы морочите мне голову, — поморщился Салливан. — Нет никакого бога Освободителя.
Ван Драавен улыбнулся:
— Вам лучше знать, есть он или нет. Он, я бы сказал, грядет.
— Оставьте свои проповеди для идиотов.
— А вы полагаете себя очень умным, Салливан?
— Я полагаю, что конфликт исчерпан. Я доставлю Висконти эту записку…
— То-то он порадуется, — не преминул ввернуть миссионер.
— …доставлю записку, и он от вас отстанет. Кстати, зачем вы ему вообще нужны?
— О, я очень важная шишка на Геоде. Тамошние правоверные считают меня Предтечей. Так и зовут — Предтеча.
Марк поперхнулся. Миссионер недоуменно вгляделся в его ошарашенную физиономию, но быстро сориентировался:
— Нет, не тот Предтеча, о каком вы подумали. Тем меня считают атланты. А на Геоде я предшествую богу Освободителю.
— Это четвертой Звезде по имени Та Хеспер? — зачем-то уточнил Марк.
— Именно ей.
— Потрясающе. А кем вас считают на Земле?
— Если честно, вы — второй землянин, которого я в этом прекрасном мире встречаю. Первый, как можно понять из письма, считал меня киборгом. Кем считаете меня вы, не знаю, да мне это и не интересно.
— Зато мне крайне интересно, — процедил Марк. — Очень интересно, кто вы на самом деле такой.
— Если мы оба переживем этот день, я с радостью удовлетворю ваше любопытство. Если нет, особого смысла в представлениях не вижу.
Круг неба в дымоходе наливался предрассветной синевой. Ван Драавен поднялся с лежанки и распахнул дверь, ведущую в огород. Пахнуло утренним холодком. Свет лампочки побледнел.
— Кажется, пора, — сказал лжесвященник.
