Валентина Журавлева - Снежный мост над пропастью (сборник)
Он продолжал поиски.
Впервые за долгие годы странствий его не покидало неприятное чувство скованности. Тропический лес подавлял своим тяжелым величием. Временами Десень сам себе казался букашкой, медленно ползущей у подножия гигантских деревьев. В джунглях для человека нет третьего измерения: вершины деревьев недоступнее высочайших гор.
Час за часом углублялся Десень в самую гущу леса Идти становилось труднее. Под ногами хлюпала темная жижа. Заболоченная полоса никак не кончалась, и Десень уже видел, что все равно придется свернуть.
Он шел, разрывая руками густую паутину, заполнявшую все свободное пространство. Вязкие обрывки паутины прилипали к лицу, мешали дышать.
В одном месте, пытаясь перепрыгнуть через трясину, он схватился за ствол ротанги — пальмы-лианы. Насквозь прогнивший ствол тут же рассыпался. Это заставило Десеня остановиться.
Нижний ярус джунглей был мертв. Все зеленое поднялось вверх, к свету. Внизу остались только черные стволы, оплетенные лианами-душителями, и белесоватые, покрытые паутиной и плесенью воздушные корни. Над серой пеной болота, между обугленными стволами, беззвучно клубились испарения. От гнилого воздуха першило в горле.
Тихо треснула ветка.
Десень быстро обернулся.
В трех метрах от него, на полузатопленной коряге, сидел, тасуя карты, Даниэль Китц.
* * *— А, это вы… — машинально произнес Десень.
Его поразило не столько само появление Китца, сколько отсутствие какого бы то ни было снаряжения у этого человека. Китц был в своем рыжем сюртуке, без оружия и дорожного мешка.
— Хорошо, что вы здесь, — сказал Десень, внимательно рассматривая Китца.
Теперь это был другой человек — спокойный, уверенный и, Десень мог бы поклясться, совсем неглупый.
— Я не знаю, с какой стороны обходить эту топь, — продолжал Десень. — А у вас есть карты. Можно погадать.
Китц покачал головой:
— Вам надо идти на юг. Полмили на юг, потом немного на восток. Там пальмы, которые вам нужны.
— А вы?
Десень старался, чтобы вопрос прозвучал совершенно обыденно. Вот встретились два человека, поддерживающих беглое знакомство: один спрашивает о пустяках, другой вежливо отвечает, и только.
— Я пойду назад.
“Но все-таки, — подумал Десень, — как он оказался здесь? Он все время шел сзади и ничем не выдал себя. Ничем. Как же он шел сквозь такие заросли? У него даже ножа нет…”
— Вы вернетесь в лагерь? — спросил Десень.
Значит, в Бомбее и в самом деле решили, что они ищут золото. Китц шел следом, пока не убедился, что вся эта болтовня о золоте — идиотская выдумка.
— Да, вернусь. Если вам нужно что-нибудь передать…
“Пойти дальше вдвоем?” — подумал Десень. И тут же отказался от этой мысли: в лагере начнется переполох. Китц, конечно, должен вернуться.
— Спасибо. Пока я ничего не нашел.
Десень вспомнил, как за ним следили в Мексике. Нет, тут не может быть никакого сравнения. Это мастер своего дела. Хотя… какого, собственно, дела?
— Так помните: полмили на юг, потом немного на восток. И вот что: спешите, скоро ночь. Счастливого пути.
— Счастливого пути.
Маленький человек бесшумно соскочил с коряги и, не оглядываясь, пошел прочь. Десень молча смотрел ему вслед. Рыжий сюртук дважды мелькнул в просветах зарослей и скрылся.
* * *Встреча оставила в душе Десеня смутный осадок. Десень думал о бесконечных тропических лесах Южной Америки, Африки, Азии. Такой человек, как Китц, мог стать великим исследователем, Колумбом джунглей. Но стал шпионом, знающим и, возможно, даже любящим свое ремесло.
* * *Десень шел на юг, не отвлекаясь на поиски. Он не сомневался, что Китц точно указал местонахождение трехгранных пальм. Болото осталось где-то слева, в нижнем ярусе снова появились зеленые папоротники. Пройдя полмили, Десень свернул на восток и вскоре натолкнулся на группу небольших трехгранников. Поодаль росли высокие пальмы, а за ними стояли массивные, покрытые буграми наростов пальмы-великаны.
Наросты самой причудливой формы делали их похожими на украшенные резьбой столбы в индийских храмах. Около наростов не было ни мхов, ни лишайников Это свидетельствовало о наличии в наростах каких-то сильнодействующих веществ.
До наступления темноты оставалось менее часа. Он без колебаний, доверяясь интуиции, выбрал пальму. Это было очень крупное дерево; на нижней части ствола Десень насчитал более двадцати больших наростов. Один из них поразительно напоминал сморщенное человеческое лицо: можно было различить прищуренные глаза, крючковатый нос, искривленный в усмешке рот.
Десень тщательно расчистил ствол ниже этого нароста, снял ножом самый верхний, омертвевший, слой коры, сделал дюжину неглубоких надрезов. Затем достал флягу с раствором морского экстракта и коробку с воском. Вспомнив совет Миара, Десень обмотал руки плотной тканью: случайно попав на руки, раствор легко проник бы сквозь кожу.
В полумраке джунглей раствор казался иссиня-черным. С величайшей осторожностью Десень лил раствор на расчищенное место ствола. Жидкость не успевала стекать — она мгновенно впитывалась. Когда фляга опустела, на светло-коричневой коре осталось лишь большое темное пятно. Быстро, стараясь использовать последние минуты уходящего дня, Десень растопил воск и плотно закрыл им расчищенный участок.
Сумерки в джунглях коротки, темнота пришла внезапно. Десень зажег керосиновый фонарь и сел на обломок дерева. Только сейчас он почувствовал страшную усталость.
Ночь изменила лесные голоса: перестали кричать попугаи, умолкли обезьяны, воцарилась напряженная тишина. Десень вынул из портсигара серую, похожую на карандашный грифель палочку. Это был подарок мексиканского жреца — засушенный корень кустарника тацитла, сильнейший стимулятор.
Десень жевал горьковатый порошок, прислушиваясь, как отступает усталость и мышцы наполняются новой силой. Захотелось пить. Он на ощупь отыскал чистый — без мхов и лишайников — стебель лианы, разрезал его наискось. Полилась свежая, пахнущая сеном влага.
Нет истинного путешественника без умения ждать: ожидание никогда не было для Десеня томительным. Плавно текли воспоминания о детстве, о встречах на дальних дорогах, о горах, пустынях, морях и звездном небе. И лишь изредка мысль возвращалась к словам “Яджур-веды”: действие бальзама непостижимо.
Как-то незаметно возникла догадка, вначале смутная, ускользающая при малейшей попытке пристально всмотреться в нее, а потом все более определенная и очевидная в своей единственности.
