Брайан Олдисс - Градгродд. Сад времени. Седая Борода
— Я надеюсь, все будет хорошо, — сказала миссис Ворхун.
— Не бойся. У него достаточно оружия, чтобы перестрелять здесь все живое, — утешил ее Латтимор. Его раздражала победа над этой женщиной. С того первого дня на Песталоцци, когда она вдруг разговорилась и забралась к нему в постель, ее не покидали беспокойство и слезливость. Латтимор был достаточно гибким во взаимоотношениях с женщинами, но любил, чтобы знаки его внимания воспринимались с энтузиазмом.
Он стоял у ворот форта, опершись на набедренные костыли, и чувствовал, в общем, гармонию со Вселенной. Остальные могли прощаться сколько угодно с Эйнсоном-младшим, но с него лично довольно общения с этим семейством.
Форт был обнесен проволочной оградой высотой восемь футов, которая окружала участок площадью около двух акров. По территории пробегал ручеек, и, за исключением помятой травы и поврежденных строительством форта деревьев, здесь все представляло собой типичный уголок Песталоцци. Около ручейка была выкопана заводь, от которой шла дорожка к одному из низких домов туземцев. Вдоль заводи располагались грядки с салатом и другими растениями, и весь вид очень живописно оттеняли разросшиеся деревья.
Под деревьями был установлен автоматический пост наблюдения с устремившейся в эфир радиомачтой. Рядом с ней стоял сборный восьмикомнатный домик, ставший резиденцией Эйнсона. Две комнаты были предназначены для жилья, в остальных должна была храниться необходимая аппаратура для записи и интерпретации языка риномэнов, оружие, медицинские и прочие средства, электростанция и пищевой синтезатор, работавший на воде, песке, камнях — на всем чем угодно.
За работой людей с некоторого расстояния, втянув свои конечности, наблюдала взрослая самка с детенышем. «Пожелаем им всем удачи и поскорее уберемся отсюда ко всем чертям», — подумал Латтимор.
— Надеюсь, мой сын, ты обретешь здесь мир, — сказал священник, пожимая Эйнсону руку. — Помни, что на протяжении всего года твоего одиночества Бог всегда будет с тобой.
— Удачи в работе, Мелмус, — сказал адъютант. — Увидимся через год.
— Пока, Сэм, извини за тот синяк. — Квилтер похлопал Эйнсона по плечу.
— Ты уверен, что тебе больше ничего не потребуется? — спросила миссис Ворхун.
Ответив как можно более вежливо, Альмер повернулся и захромал по направлению к своему новому дому. Его оснастили хитроумными костылями для противостояния гравитации, но к ним еще следовало привыкнуть. Он лег на кровать, заложив руки за голову, и стал слушать, как отъезжали люди.
Глава 13
«Ганзас», а точнее, люди, работавшие на нем, сделали очень много интересных находок. Редко когда ученым удавалось собрать столь разнообразный материал.
До момента старта корабля группа, работавшая со штурманом Марселем Глитом, закончила расчеты, которые показали чрезвычайно большую эксцентричность орбиты планеты Песталоцци.
В этот период ночь на Песталоцци была довольно яркой и пестрой. Когда окрашенное в шафрановый цвет солнце закатилось за горизонт на западе и причудливые тени прорезали сумерки, на юге показалась яркая желтая звезда. Ее твердый диск был неразличим для невооруженного глаза, но она с честью выполняла роль местной луны. Еще до того, как движение планеты перенесло ее за линию горизонта, на арену вышло следующее светило. Эта желанная белая звезда блистала до самого утра, тускнея, лишь когда шафрановое солнце опять набирало силу.
Глит, его товарищи и компьютеры установили, что белое, желтое и шафрановое солнца образуют триединую систему, в которой соперничают друг с другом.
Раз в много лет они сходятся достаточно близко, чтобы оказать влияние на орбиту Песталоцци. Испытывая силу притяжения двух других солнц, планета выходит из-под контроля своего прежнего светила и начинает вращаться вокруг нового. Когда через несколько лет эти космические тела опять сойдутся вместе, планета перейдет к третьему солнцу, а затем вернется к первому, как бы исполняя фигуру в танце «Извините».
Это открытие дало пищу как философам, так и математикам. Помимо прочего, оно объясняло толстокожесть риномэнов, ибо только перепад температур, который им приходилось выдерживать, не говоря уже о катаклизмах, связанных со сменой орбиты, повергал человека в глубокое изумление.
Как заметил Латтимор, это астрономическое явление в конечном итоге служило ключом к объяснению флегматичности и невосприимчивости к боли населявших планету гуманоидов. Они развились в таких условиях, которые могли бы уничтожить жизнь на Земле в самом зародыше.
Продолжая разведку, «Ганзас» приземлялся на остальных четырнадцати планетах шестизвездного созвездия. На четырех из них оказались вполне подходящие для человека условия, причем на трех — вовсе идеальные.
Эти равнинные планеты, представлявшие собой огромную потенциальную ценность для человека, получили название Генезис, Экзодус и Намберс (никто не согласился с именем Леватикус, предложенным священником).
На этих и еще четырех планетах, где те или иные условия оказались неприемлемыми для человека, были обнаружены гуманоиды. Несмотря на малочисленность, они проявляли еще большую стойкость к окружавшим их условиям.
К сожалению, не обошлось без инцидентов. На Генезисе на борт корабля была допущена группа риномэнов. По настоянию миссис Ворхун их провели на коммуникационную палубу, где она попыталась завязать беседу, частично с помощью звуков и знаков, а частично — видеокартинок, которые Латтимор и Квилтер показывали на экране. Она имитировала звуки гуманоидов, а те имитировали ее голос. Все шло как нельзя лучше, как вдруг заключенные палубой ниже риномэны, как назло, дали о себе знать.
Можно только догадываться, о чем шел разговор, но пришельцы обратились в бегство. Квилтер храбро попытался встать у них на пути, но был сбит с ног и сломал руку.
Риномэны столпились в лифте и все были перебиты. Это несчастье всех глубоко опечалило.
На одной из наиболее суровых планет, где, по всеобщему мнению, человек не смог бы долго продержаться, произошло кое-что похуже.
Эту планету назвали Ганзас. Поскольку ее посещали последней, до нее, как и следовало ожидать, уже докатился слух о человеке.
На отдаленном скалистом плато северного полушария жило свирепое существо, в обиходе прозванное щетинистым медведем. Оно напоминало бы детеныша полярного медведя, если бы не полосатая шкура с чередующимися участками щетины и длинного белого меха. Ноги у него были мохнатыми, клыки острыми, а сам медведь — коварным. Хотя обычно он охотился на маленького кита-рогатика, обитавшего в умеренных водах морей Ганзаса, но не брезговал и шестипалыми риномэнами, вторгшимися в его дом.
