Михаил Емцев - Слеза большого водопада
— Желающие, — хрипло объявил Джимми, — могут задатьпроповеднику вопросы. Доктор Трири готов ответить. Мы защищаем свое учение в любых формах, за исключением форм прямой агрессии, — туманно пояснил он.
Наступила пауза. Библиотечный салон располагал к лени, неподвижности. Когда Трири умолк, все почувствовали облегчение. Тишина успокаивала, и никто не торопился'ее нарушить. Со стен, по-старинному обитых гобеленами, источалась мудрая всепонимающая дремота. Там кавалеры на высоких каблуках играли на свирелях вечные песни своим дамам в кринолинах.
Питер Ик передохнул и встал.
— Позвольте вопрос... он скорее похож на небольшую речь... но если уважаемый проповедник сможет опровергнуть меня во мнении... я буду благодарен, если мне разъяснят мои ошибки и покажут, в чем заблуждаюсь. Мне хотелось бы знать, почему доктор выбрал именно химию, химические соединения Как основу будущей духовной культуры человечества? Ведь все, что сказано, уже так не ново! Вино и его разновидности используются уже тысячелетия. Следует заметить, что использование это идет весьма интенсивно, но... простите, может быть, я не понимаю, однако, где же Счастье, о котором шла речь? Или у доктора другие данные о состоянии мира и культуры? Возможно, он располагает новейшими сведениями о делах на нашем грешном земном шаре. Но что касается меня, я не думаю, что наркотики могут изменить лицо мира. Как и другие химические соединения.
— Доктор ответит сразу на все вопросы, — вставил Джимми, как только Ик сделал паузу.
— Я согласен с... господином... — Альберт сделал соответствующий жест рукой. Ик поклонился, и они обменялись улыбками. — Но от себя мне хотелось бы добавить несколько слов. Прежде всего замечу, что доктор противоречит себе. Он отвергает вначале то, что принимает как должное в конце. И наоборот. Сегодня днем в программе Отрицания доктор Трири отверг научный метод развития мира. Он низверг науку с заоблачных высот и растоптал ее. Но это не помешало ему сегодня же, в программе Утверждения, использовать для своих целей ту же науку. Все разновидности наркотиков, с помощью которых доктор собирается менять лицо земного шара, найдены учеными. И будущее этой области зависит от прогресса науки. Отвергая науку, доктор Трири перерезает ниточку, на которой висит его, с позволения сказать, учение. Сегодня днем в программе Отрицания доктор утверждал, что признак глобальности является смертельным. Мол, этот признак возникает каждый раз, когда имеется тенденция поражения и гибели. Наука, уверяет доктор, им обладает, и, следовательно, она обречена. Но это не мешает доктору во второй половине дня в программе Утверждения пропагандировать учение, отмеченное глобальностью и универсальностью. Я говорю о наслаждении. Чисто физиологическая функция человеческого организма положена в основу философской и социальной системы. Абсурд! И почему именно наслаждение, а не что либо иное? Жевание, например, пищеварение, подмигивание левым глазом, которое некоторым людям также доставляет удовольствие, или я уж не знаю что. Понять выбор доктора можно, он лежит в области приятного, но этого еще мало для обоснования философской концепции. Что же касается картин будущего, нарисованного уважаемым проповедником, то они не выдерживают критики.
Не нужно быть специалистом, чтобы предсказать, какой вред нанесет человечеству повсеместное распространение слабых наркотиков. Доктор Трири должен отвечать за свои слова. Безвредных наркотиков нет. Долговременное отравление химическими препаратами нарушит динамическое равновесие в организме. Не исключены плачевные генетические последствия. Вашу Фантомандию будут населять мутанты, главным образом идиоты, дебилы, так сказать. Несть числа ошибкам и алогичностям в проповеди доктора Трири. Как научный работник, я выражаю свое полное несогласие со сказанным. Как человек, я протестую, ибо деятельность господина Трири преступна.
Евгений бурно аплодировал.
«Ай да Алька! Врезал, вколол, растер, растоптал, низверг. Гранит, глыба, человечище. Проклятый акцент. Он придает даже серьезным речам хохмический оттенок. Поэтому, верно, и улыбались некоторые слушатели. И пожилая пара, и вон те, похожие на сусликов. Конечно, смешно, когда говорят, что „как я есть научный работник, то мое достоинство сопротивляется нелогичностям доктора Трири“. Но все равно Алька молодец!» Проповедник, казалось, не слышал слов Ика, Альберта и еще одного молодого человека, блондина с нервной беглой скороговоркой и таким чудовищным акцентом, что смысл речи уловить было почти невозможно.
Трири смотрел вверх. Он не понимал ничего из того, что ему говорили, да и не хотел понимать. Все сказанное другими было чушь, пар дыхания, туманное пятно на стекле. Оно возникло и уйдет. Да и сами говорившие... мертвецы? Нет, нет, совсем не то. Они, как и раньше бывало, отодвинулись и отошли, перестали волновать и заботить. Они стали как бы двумерными. Ими можно было закладывать страницы. Упаковывать в стопки и пересылать бандеролями. Пар дыхания. Радужное пятнышко на стекле. Оно исчезает так же быстро, как и появляется.
— ...Ступени, ведущие в храм, — Трири с некоторым удивлением обнаружил, что уже стоит и говорит, — посвящение не бессмысленный знак, подарок судьбы и случая. В наслаждение нужно обращать, как некогда в христианство. Постепенно. Ступень одна, вторая, третья. Ибо стоящий вверху не помнит вопросов стоящего внизу. Я не боюсь обвинений в плагиате. Я утверждаю, что высшие ступени наслаждения полностью теряют обычность, связанную с самим словом. Там к человеку приходит Просветление. Мы достигаем того же, что йоги, но делаем это химическими средствами. Я не открываю ничего нового. Я обращаю внимание на то, что уже известно, и утверждаю многовариантность известного. Я не гений, но я чувствую душу человечества. И наука здесь ни при чем. Она может быть и не быть. Но никогда ничего не должно быть слишком много или слишком долго. Мои противоречия суть фундамент моей веры. Моя вера порождает противоречия. Ничто не опасно для тех, кто уверенно идет к своей гибели. Мы знаем, что имеем право называться началом и этим наши права исчерпываются. После нас придут другие, они заменят нас, наши понятия, но сохранят направление. А затем и само направление начнет меняться. Так изгибается световой луч, проходя мимо больших масс. Наша награда — в нашей обреченности. Не сохранять себя на века, а, дав толчок, уйти, исчезнуть, стереться. Мы создаем эпоху, но никто не сможет объяснить, в какой момент она началась. Вопрос бессмысленный, как поиски начала круга. И для науки ее высшая награда и цель будет в исчезновении всего, что сейчас зовется Наукой. Люди будущего? И мыслить, и чувствовать они станут иначе. Колебания неизбежны. Чаша весов всегда раскачивалась, нагнется она и в этот раз. Наука исчезнет, чтобы на смену ей пришла эпоха наслаждения. Кое-кто уже готов воскликнуть, что эпоха глупых наслаждений. Это запрещенный прием. Нельзя искать разум там, где его искать нельзя. Аналогично требование, чтобы люди симпатизировали друг другу с силой, обратно пропорциональной расстоянию. Тяготение души и тяготение масс — процессы различные. Я поднимаю камень, брошенный из будущего, и обнаруживаю в нем алмазные вкрапления. Я оповещаю об этом мир. Миссия творца и вождя не по мне, я деревенский мальчишка, который неожиданно для себя вытаскивает из реки огромную рыбу. Мне не съесть ее в одиночку, она принадлежит всей деревне. Поэтому я общаюсь с миром, и моя вера суть лишь итог внутренних и внешних противоречий...