Йен Уотсон - Книга Реки
Как и раньше, оно опустошало меня. Хотя и не разговаривало. Может быть, оно было слишком занято изучением информации о западном береге, и ему было не до меня. Меня, такой маленькой и жалкой, затерянной посреди реки. А может, послав мне тот сон, оно сочло, что больше общение ему не требуется. Возможно, мне нужно было по-настоящему впасть в бессознательное состояние, чтобы начать с ним общаться.
Или оно все-таки говорило со мной? Только не словами?
Каким-то образом я почувствовала, что оно довольно мной. Я почувствовала, что теперь смогу пересекать его, когда мне захочется или будет нужно. Оно не сказало мне об этом прямо; это была всего лишь моя интуиция.
Конечно, мое второе плавание проходило куда спокойнее, чем первое, когда я задыхалась и сходила с ума.
И тут течение осталось позади.
Я снова барахталась в чистой речной воде. Опять ослепительно засверкало свечение. Невидимый берег находился где-то в трех четвертях лиги. Я по-прежнему была далеко от земли. И очень устала.
Я чувствовала жуткую, полную опустошенность и одиночество. Внезапно радость от того, что я прошла течение, сменилась яростью. Я думаю, это была необходимая ярость, ибо, как и тогда, в джунглях, она помогла мне собраться с силами.
— Помоги мне, черт тебя возьми! — закричала я. Течение не отозвалось. Я больше не представляла для него интереса.
— Ты куча дерьма! — завопила я.
После чего взяла себя в руки и продолжала медленно плыть по дорожке, похожей на ртуть, страстно желая, чтобы все поскорее закончилось.
Наконец, когда в сотый или тысячный раз я вытянула шею, пытаясь разглядеть, что впереди, я отчетливо увидела огни, темные очертания зданий, освещенных светом звезд.
И вдруг: мачты, взметнувшиеся к звездам, рыбацкая лодка на якоре слева от меня, еще одна справа.
Неожиданно для себя я доплыла.
Я преодолела последний сверкающий язык. Держась за камни, я продвигалась вдоль набережной. Наконец я коснулась каменной ступеньки. С трудом взобралась на нее.
Серебристая вода стекала с меня ручьями, а я медленно ползла вверх по лестнице. Я весила тонну. Каждая ступенька казалась мне невероятно твердой и неподвижной.
Перевалившись через последнюю ступеньку, я распласталась на земле, как медуза. Но перед, тем как вырубиться, я подумала, что, может быть, была не права насчет равнодушия камней. Набережная Сверкающего Потока внезапно показалась мне более уютной и родной, чем любые места, в которых мне приходилось преклонять усталую голову.
Я плохо помню последующие события — меня нашли лежащей на земле, и следующее утро я встретила завернутой в одеяло на койке брига под названием «Рог изобилия».
Следующий день был днем признаний.
После того как я получила новую одежду и уплела полную тарелку отличной жареной рыбы, я призналась во всем хозяйке «Рога изобилия». В тот же день мне пришлось повторить свой рассказ перед мини-собранием гильдии, на котором присутствовали хозяйка причала, Халасса, и две главы гильдии, оказавшиеся в порту. Одна из них принимала участие в конклаве на борту «Санта-Марии» в Тамбимату, накануне моего предновогоднего путешествия. Она могла подтвердить, что я та, за кого себя, выдаю.
Этим трем женщинам я и рассказала свою историю, включая Веррино. О том, как доктор Эдрик узнал о грибе-наркотике. О том, что мужчины западного берега верят, что все люди на земле — это искусственные куклы; а когда человек умирает, его разум возвращался в Рай — дом Божественного Разума, который когда-то прислал нас, чтобы заселять другие планеты и размножаться. Я рассказала все, абсолютно все.
И можете мне поверить, в тот день вверх и вниз по реке было передано много кодированных сообщений!
А я? Меня поселили в доме хозяйки причала, где мне предстояло жить до тех пор, пока не состоится собрание всей гильдии. Халасса не знала, как ко мне относиться — как к чуду или как к еретичке. Скорее я была для нее неким больным, которому удалось выжить после смертельной болезни, но в жилах которого еще осталась зараза. Я была изгоем — и немного парией. Героиней и отступницей.
Мини-конклав заставил меня поклясться, что самую важную часть моих приключений я сохраню в тайне. (Хотя чего стоили мои клятвы, если черное течение дважды пропустило меня…) Самую важную часть, но не все. Это было невозможно. С борта «Рога изобилия» слухи просочились сначала на берег, а потом и на остальные суда. Да и Халасса не стремилась держать меня под замком. А если бы и стремилась, у нее все равно ничего бы не получилось. Дом Халассы не был — и не мог быть — таким же, как дом Эдрика. После месяцев изгнания мне было необходимо снова окунуться в реальный мир: улицы, таверны, кафе, порт. Меня держали на поводке, но он был довольно длинным.
Когда я бродила по улицам, то привлекала к себе внимание. Те, кто знал мою историю, считали меня чудом, на которое можно показывать пальцем. Смотрите: первая женщина реки, сумевшая преодолеть черное течение — да еще дважды! Она первая узнала о жизни на западном берегу! Нет ли у нее теперь рогов на голове или черного языка, или еще какой отметины? Может быть, она умеет говорить с течением и предсказывать будущее? Что-нибудь в этом роде. Некоторые женщины пытались выудить у меня информацию либо дружески похлопывая по плечу, либо разговаривая елейным голосом.
Некоторое время мне это нравилось, потом надоело. Скоро — но не очень — жизнь снова потекла своим чередом. Люди перестали приставать ко мне с дурацкими — и не совсем дурацкими — вопросами, на которые я не знала, как отвечать. Через шесть недель после моего возвращения на шхуне, пришедшей из Ворот Юга, состоялся конклав, на котором присутствовали восемь глав гильдии, где я снова повторила свой рассказ.
Этот конклав заседал четыре дня. Главы гильдии собрались не столько для того, чтобы судить, сколько выяснить во всех подробностях, как живут западные жители и может ли это как-то отразиться на наших представлениях о своей жизни.
Они разрешали мне присутствовать на заседаниях и высказывать свои мысли. Меня ни разу не попросили покинуть элегантно обставленную каюту с серебряными бра, мебелью из дерева-позолоты» и гобеленом, на котором был изображен Обелиск в Порту Первый Приют. Хотя мне показалось, что какой-то налет судилища все же присутствовал.
В последний день заседания слово взяла самая младшая из глав гильдии — красивая блондинка из Сарджоя по имени Тамат. Она заговорила об этом памятнике.
Он возвышался на скалистом холме над городом. Это место славилось среди любителей пикников, потому что с него открывался чудесный вид на луга Порта Первый Приют и реку. Тот, кто выткал этот гобелен, изобразил на нем несколько семей на пикнике. Алые и оранжевые коврики ярко контрастировали с примятой травой на заднем плане, которая поднималась (судя по изображению) до самых серых крыш Сарджоя, а также с голубой рекой и небом — по нему, для контраста, плыло несколько кудрявых облаков. На переднем плане скакали несколько голых ребятишек, целовалась влюбленная парочка и дурачился старик, размахивая флягой с вином. Сидящие мамаши и папаши выглядели большей частью расплывчато, словно нити в этом месте полиняли или художник не умел изображать сидящие фигуры. Из раскрытой корзинки на коврик сыпались фрукты, рыба и связки сосисок. Видимо, эту корзинку опрокинул старый фигляр от досады на то, что большую часть продуктов забыли приготовить.
