Деймон Найт - Сумерки людей
— Именно. Если мне дадут его сделать, — буркнул Розен. — Итак, машинное рабство, или рабство машины, приветствовалось как великое достижение цивилизации. Считалось, что оно устранит нужду в человеческом рабстве и сделает всех свободными людьми. Одним словом — чем больше работы у машин, тем больше досуга у людей. — Тут сразу человек пять нетерпеливо подняли руки, но председатель их проигнорировал. — А теперь рассмотрим Гамно, последнее достижение машинного рабства…
— Не рабства, а производства… — опять возбужденно начала мисс Флавин, но Розен махнул ей рукой, призывая дать ему закончить.
— Еще одну минуту! Итак, Гамно выполняет все функции машин Индустриальной эпохи, исключая тем самым необходимость в человеческом труде. Гамно генерирует энергию, производит абсолютно все, начиная от реактивных самолетов и кончая зубными щетками. Оно может заменить любую деталь любого механизма. Причем все это при нулевых затратах на сырье и материалы и при абсолютном минимуме контроля со стороны человека. Но… — Тут полковник выдержал эффектную паузу. — Гамно не может убрать комнату, застелить постель или соорудить вам, мисс Флавин, прическу. Также оно не способно носить оружие. А ведь чем больше у вас досуга, тем выше ваша потребность в бытовых услугах. Так что вот вам результат: машинное рабство порождает рабство человеческое. И вот вам доказательство: теперь мы достигли самого высокого отношения количества рабов к количеству свободных за всю историю человеческого общества. Примерно пятьдесят к одному. А здесь, в Орлане, вообще триста к одному. Вы, господа моралисты, можете сколько угодно спорить, но факт остается фактом. Так есть, и иначе быть не могло. — Под рукой у полковника оказался добрый бокал спиртного. Розен поднял его в ироническом салюте, осушил до дна и со стуком поставил на место.
— Хорошо-хорошо. — сказал Мелькер, звоном бокалов снова призывая собрание к порядку. — Прекрасно, полковник. А теперь, раз вы бросили такой открытый вызов моралистам, представленным здесь, в частности мисс Флавин, давайте выслушаем и их аргументы.
— Во-первых, — негодующе начала дурнушка, — мы не моралисты, как угодно называть нас прожженному ретрограду полковнику Розену. Мы гуманисты! Это этическая позиция, а если полковнику Розену неведома разница между этикой и моралью, то я не стану тратить время на то, чтобы ему эту разницу разъяснять.
Тут мисс Флавин взяла короткую передышку, но почти сразу же продолжила:
— Итак, полковник Розен только что доходчиво объяснил нам всю неизбежность рабства. Однако в его доводы вкралась одна очень маленькая неточность. Ведь потребовалось пять лет жесточайшей войны и истребления сотен тысяч людей, чтобы установить ту самую так называемую неизбежную систему, которая сегодня нас так прекрасно устраивает. Систему, которая — и с этим не станет спорить даже полковник Розен — отжила свое еще полтора века назад. Да, конечно, Гамно представляет собой венец всего технического прогресса. Разве мы этого не понимаем? Ведь за последние пятьдесят лет не было сделано ни одного мало-мальски значимого технического открытия! Ни одного! И неудивительно, когда перед нами наглядный пример того, что может сделать с миром одно-единственное изобретение — это самое Гамно! Мы уже просто боимся того, что сотворит с нашей так называемой неизбежной системой еще одно подобное изобретение!
Раскрыв рот от изумления, Дик повернулся к Клаю. Ничего подобного он никогда не слышал. И даже представить себе не мог. Но Клай удобно развалился в кресле и потягивал сигару с таким видом, будто здесь высказывали более или менее интересный прогноз погоды на ближайшие сутки.
— У меня вопрос! — выкрикнул из другого конца зала ученого вида мужчина со старомодными очками на носу. — А как насчет войны? Считает ли мисс Флавин, что ее можно избежать?
Дурнушка повернулась лицом к очкастому.
— Считаю, доктор Беласко. Более того, могу утверждать это с полной уверенностью. Вы, подобно всем прочим апологетам насилия, полагаете, что вашу точку зрения подтверждает сама история. В смысле, что войны были всегда, а следовательно, они неизбежны. Пользуясь вашей же ребяческой мотивировкой, можно утверждать, что поскольку в истории человечества бывали периоды мира, то, следовательно, и мир неизбежен.
— Ага. В промежутках между войнами, — проворчал полковник Розен. — Мужчина — животное воинственное. А женщины — всего лишь особый вид болтливых сорок.
— Простите, но мы несколько уклонились от темы, — вмешался Мелькер. — Если вас, мисс Флавин, не затруднит, то все мы, без сомнения, с интересом ознакомились бы с той альтернативной системой, которую предлагает ваша группа.
— Не затруднит, — ответила девушка, не сводя пристального взгляда с полковника Розена. — Мы — гуманисты. И это говорит само за себя. Мы считаем, что у каждого человека существуют этические обязанности по отношению к себе подобным. Мы считаем, что ценность любой системы измеряется степенью уважения, проявляемого ко всем человеческим существам, а не только к членам привилегированного класса. И с этой точки зрения нынешняя система позорна и несостоятельна.
— Ах так! — командным голосом прогремел Розен. — Ну, если следовать такой логике, то давайте забьем коней — ведь они яиц не кладут!
Послышался сдержанный смех.
— Простите, полковник, — тут же вмешался Мелькер, — но вам было позволено пользоваться собственными определениями. Пожалуйста, мисс Флавин, мы вас внимательно слушаем.
— Первейшая наша задача, — подвела итог девушка, — заключается в уничтожении рабства и возврате к свободным демократическим институтам. В таком мертвом, сосредоточенном на подавлении всяких свобод мире, как наш, не может быть никакого прогресса — ни нравственного, ни технического. Когда задача эта в должном порядке будет решена, перед нами встанут другие проблемы — причем великое множество. Но с ними можно будет справляться по мере их возникновения. Мы никогда не согласимся с тем, что единственным стабильным обществом может считаться то, в котором сорок девять из каждых пятидесяти его членов низведены до позорного и омерзительного рабства.
Поднялось сразу несколько рук. Мелькер кивнул бледному молодому человеку в бордовом пиджаке:
— Прошу вас, мистер Оливер.
— Я, конечно, не философ и все такое, — нервно начал Оливер, — но мне показалось — тут говорили об уважении и тому подобном Ладно, предположим, мы отпустим рабов на волю. Мне, понятное дело, трудно такое предположить. Но я вот что хочу понять… Допустим, появится множество рассеянных по всей земле мелких хозяйств и не станет больших домов, как сейчас. О каком уважении и согласии пойдет тогда речь? В смысле — разве все семьи не передерутся друг с другом? А сейчас мы хотя бы держим всех в ежовых рукавицах — чтобы не передрались.
