Дуглас Адамс - Ресторан «У конца вселенной» (перевод В.Генкина)
— Обречен?
— Именно. И все подумали: давайте посадим все население на огромные корабли, и переедем на какую-нибудь другую планету.
И он скрылся под водой с удовлетворенным фырканьем.
— Ту, что менее обречена? — спросил Артур.
— Прошу прощения?
— Я имею в виду, на какую-нибудь планету, что менее обречена. Вы туда собирались переехать?
— Да. И переезжаем. И тогда решили построить три корабля, понимаете, три космических ковчега, и… Вам не скучно?
— Нет-нет, — твердо заявил Форд. — Совсем наоборот.
— Как приятно, — промурлыкал капитан, — поговорить с новыми людьми.
Глаза Номера Второго снова оглядели всю комнату, и опять вернулись к зеркалу, словно две мухи на свой любимый кусок месяц назад протухшего мяса.
— Проблема с этим долгим путешествием в том, — продолжал капитан, что в конце концов начинаешь постоянно болтать сам с собой, а это очень надоедает, потому что в половине случаев точно знаешь, что ты собираешься сказать.
— Только в половине? — удивился Артур.
Капитан прикинул.
— Да, примерно в половине. Кстати — где мыло?
Он побарахтался в ванне и нашел его.
— Да, так вот, кстати, — продолжил он. — По плану, в первый корабль, в Ковчег А, должны были погрузиться выдающиеся политические деятели, ученые, великие художники, писатели, ну, в общем, все, кто чего-то добился; а в третий корабль, Ковчег В, погрузились все, кто работал руками и что-то производил. А в Ковчег Б — это мы — все остальные, так сказать, средний класс.
Он улыбнулся счастливой улыбкой.
— И нас послали вперед, — закончил он, и замурлыкал ванную песенку.
Ванная песенка, которую специально для него сочинил один из самых знаменитых и преуспевающих шлягер-композиторов (который в данный момент спал в тридцать шестом хранилище тридцатью метрами ниже) скрыла неловкий перерыв, который наступил в разговоре после слов капитана. Форд и Артур старались не смотреть друг на друга.
— Э-э… — сказал Артур через некоторое время, — а что конкретно угрожало вашей планете?
— Мне сказали, что она обречена, — сказал капитан. — То ли она должна была врезаться в солнце, то ли в луну. Или луна должна была врезаться в нас. Что-то вроде этого. Во всяком случае, совершенно ужасно.
— Да? — внезапно произнес первый офицер, — А я думал, что ожидается вторжение огромного роя пятиметровых пираньевых пчел. Разве нет?
Номер Второй повернулся к ним. Глаза его снова блеснули стальным холодом, приобретенным в результате долгой тренировки.
— Нет! — заявил он. — Мне говорили совсем другое! Мой командир объяснял, что всей планете угрожает опасность съедения огромным космическим козлом-мутантом!
— Неужели? — удивился Форд.
— Да! Чудовищной огнедышащей тварью из глубин ада, с клыками, острыми как бритвы и длиной в десять тысяч километров, когтями, что могут вырывать материки с корнем, со множеством глаз, сверкающих ярче тысячи солнц, с огромной пастью в миллионы миль шириной, тварью, подобной которой ты никогда… никогда…
— И они решили послать вперед вас? — спросил Артур.
— Да, — ответил капитан, — они все сказали, и я думаю, что это было очень любезно с их стороны, что если мы полетим вперед, это будет способствовать повышению морали. Они прилетят на планету, где уже можно будет постричься и все телефоны будут чистые.
— Ну конечно, — согласился Форд. — Это, конечно, очень важно. А другие корабли, э-э… они полетели за вами?
Какое-то время капитан молчал. Он повернулся в ванне и оглянулся назад поверх огромного корабля. Он вгляделся в яркое скопление звезд.
— Вы знаете, странно, что вы так говорите, — сказал он, нахмурившись, — потому что мы сами удивляемся, что о них ничего не слышно с тех самых пор, как мы отправились, пять лет назад… но они должны быть где-то сзади.
Он снова вгляделся в Центр Галактики.
Форд тоже вгляделся в Центр Галактики, и вдруг нахмурился.
— Если, конечно, — сказал он, — их не съел козел-мутант.
— Ну да… — В голосе капитана вдруг появилось сомнение. — Козел-мутант…
Он посмотрел на гигантский пульт. Индикаторы невинно подмигнули ему. Он посмотрел на звезды, но те молчали. Он посмотрел на первого и второго офицеров, но те, казалось, в этот момент были заняты своими мыслями. Он посмотрел на Форда Префекта, который посмотрел на него и поднял брови.
— Забавно, знаете ли, — наконец сказал он, — но теперь, когда я рассказал эту историю тем, кто ее еще не слышал… Она вам не кажется странной, Номер Первый?
— Ээээээээээээ… — сказал Номер Первый.
— Ну ладно, — вдруг заторопился Форд. — Я вижу, вам теперь есть о чем поговорить, так что спасибо за выпивку, и если вы сможете нас высадить на первой подходящей планете…
— Видите ли, — сказал капитан, — это несколько затруднительно. Траекторию нам задали еще на Голгафринчаме. Я думаю, они сделали так отчасти потому, что я не в ладах с арифметикой…
— Вы хотите сказать, что мы застряли на этом корабле? — завопил Форд, внезапно потеряв терпение. — Когда же вы долетите до планеты, которую собираетесь колонизировать?
— Я думаю, мы почти прилетели, — ответил капитан, — с минуты на минуту прибудем. Наверно, мне пора выбираться из ванны. Жаль — мне так нравится сидеть в ванне.
— Значит, мы с минуты на минуту сядем? — спросил Артур.
— Ну, не совсем сядем, не то чтобы сядем… э-э…
— В чем дело? — резко спросил Форд.
— Дело в том, — сказал капитан, тщательно подбирая слова, — что, насколько я помню, в плане было предусмотрено, что мы там разобьемся.
— Разобьемся? — вскричали Форд и Артур.
— М… да, — произнес капитан. — По какой-то очень важной причине, но я точно не помню, по какой. Что-то вроде…
Форд взорвался.
— Да вы все просто безмозглые бесполезные бездельники! — завопил он.
— А, вспомнил! — радостно улыбнулся капитан. — Именно поэтому.
Глава 25
Вот что говорит Галактический Путеводитель для Путешествующих Автостопом о планете Голгафринчам: это мир с богатой и полной легенд историей, обагренной и местами озелененной кровью тех, кто в разное время пытался завоевать ее. Это мир выжженной и голой земли, над которой несется знойный благоуханный ветер, подхватив ароматы благовонных ручьев, журчащих по раскаленным скалам, и утоляет жажду темных душистых лишайников, прячущихся под ними; это мир пылкого воображения, иногда даже больного воображения, особенно после употребления в пищу темных душистых лишайников; это мир неспешных рассуждений в тени тех деревьев, которые удается найти тем, кто не пробовал темных душистых лишайников; это мир железа, крови и героических деяний; мир тела и духа. Такой была его история.
