Яна Завацкая - Холодная зона
— Здравствуйте, — негромко, чуть стесненно начала она, — меня зовут Надежда Сорокина. Я родилась в 1970-м году, живу в Москве, работаю верстальщиком в издательстве. Есть дочь. Вот… это обо мне. Мне сказали, что вы хотите послушать про наше время. Вы наши потомки, — она улыбнулась, — может быть, среди вас есть мои правнуки… Я с удовольствием расскажу вам об этом. Но что вам рассказать? Я не экономист, в политике не разбираюсь. Давайте так — вы будете задавать мне вопросы, а я — отвечать.
Давайте по очереди?
Система быстро расставила спрашивающих по приоритету, Ли задумалась, о чем бы спросить женщину из прошлого. Голос какого-то малыша спросил.
— А Москва — это же была тогда столица России?
— Да, — кивнула женщина, — Москва была столицей. В нее все стремились. У нас в Москве все очень дорого, но и зарплаты выше, чем в среднем по стране.
— А что такое зарплата? — спросила другая малышка. Женщина пожала плечами.
— Это оплата за труд. Вот я работаю, и в конце месяца мне за это платят деньги. А у вас разве нет денег? У вас что — коммунизм?
— У нас тоже бывают деньги, — ответил ей Марат, появившийся в светлом круге зрения. Сел напротив женщины. — Бывают, но очень редко. Обычные люди на предприятиях трудятся без всяких денег. Но в частном секторе есть зарплаты, и там же можно потратить заработанные деньги. А в некоторых областях СТК уже вообще нет ни частного сектора, ни денег.
— Ничего себе! — глаза женщины округлились, — но тут вот еще вопросы…
— Когда Советский Союз распался — вам было трудно? Расскажите об этом времени, — попросил кто-то из зала.
— Трудно? Да нет. Я была молодая, мне было всего двадцать лет. Веселое было время. Сначала всем стали платить очень большие зарплаты… и из магазинов сразу все исчезло. У нас и было-то немного в магазинах, а тут последнее исчезло. Зато появились частные киоски, там можно было купить шоколадки — сникерсы, кока-колу и все такое. Так интересно было! У нас совсем не было денег. Маме не платили месяца по три, по четыре, а когда заплатят — эти деньги уже ничего не стоят. Папин институт закрылся.
За спиной Надежды вспыхнул экран.
На экране девушка, похожая на Надежду, в джинсах и старенькой футболке, старательно мыла допотопной шваброй какой-то подъезд. Лестничная клетка. Надпись на стене с матерным словом.
— Я тоже подрабатывала, как могла. Я тогда в институте училась. Мой отец, кандидат наук, продавал у метро сигареты. Потом пробовал торговать телевизорами. Потом в него стреляли какие-то бандиты, он лежал в больнице. После этого был безработным, стал пить и через несколько лет умер.
— Ужас какой! — вставил кто-то.
— А вы говорите, не трудно было!
— Да, вообще было трудно. Но зато интересно! Я после института устроилась работать в один магазин. Мне удалось скопить небольшую сумму денег, но был как раз 1998 год, и все деньги разом обесценились. Я познакомилась с парнем, он переехал к нам. Тут мама… Мама заболела, вроде бы не страшно — грипп, потом пневмония как осложнение. Но все это время она ходила на работу — боялась, что уволят. И наконец, упала в обморок. Ее увезли в больницу, а там не было нужных лекарств, Я и побежала собирать деньги на лекарства. Я обратилась в благотворительный фонд.
Широко раскрыв глаза, Ли смотрела на больничную палату, где на койке лежала женщина с кислородной, плотно прижатой к лицу маской. Мерно стучал какой-то аппарат рядом.
— А что такое благотворительный фонд? Какое благо он творит?
— Когда людям нечем заплатить за лечение, они собирают деньги. У других людей, часто тоже бедных. И помогают некоторым. Кому можно помочь.
— Но ведь это же бред! — вырвалось у Ли, и она вздрогнула, услышав собственную реплику, — не лучше ли бороться за то, чтобы денег на лечение всегда хватало? Ведь это самое главное.
— А как бороться? — пожала плечами Надежда, — как можно добиться, чтобы государство всегда платило за лечение? Нет, хорошо, что люди хотя бы помогали хоть кому-то, не сидели сложа руки. Но на маму мне даже деньги собирать не стали, сказали — вы что, мы на детей-то не можем собрать. Они собирали на лечение больных детей.
Мама Надежды умерла от вроде бы простой болезни, поддающейся лечению. Брат женился на еврейской девушке и уехал в Израиль, с Надей он больше не общался.
Друг Надежды, Николай, расстался с ней и уехал к себе в Воронеж. Надежда была уже беременна, родилась дочь.
К власти в России пришел президент Владимир Путин.
Надежда нашла работу в издательстве. Для дочки было невозможно найти садик, многие садики закрывали — это они от Союза остались. В общем, с ребенком было сложно. Но в целом жизнь улучшалась.
— Тогда в России неплохо стало, — рассказывала Надежда, — мы уже больше не думали, что будем завтра есть. Наоборот, мы с Иркой съездили в Прагу, в Берлин. В общем, хорошая жизнь настала. И у многих все наладилось. То есть, конечно, говорили, что в моногородах, в деревнях жизнь очень плохая… Но кто мог работать, как я, кто устроился — те жили неплохо. Россия стала сильной.
— Империалистической страной, — вставил кто-то. Надежда с удивлением посмотрела в зал.
— Лексика совковая. У нас так никто не думал. Говорили — мы поднимаемся с колен!
— А что такое совковая?
— Ну это… Советский Союз, его еще называли совком.
— А как вы относитесь к Советскому Союзу? — спросил кто-то. Женщина задумалась. На экране за ее спиной плыли кремлевские башни со звездами.
— Трудно сказать. Когда Союз распадался, я относилась очень плохо. Я ведь раньше, как и многие, мечтала о коммунизме. У нас были фантасты, которые писали о коммунизме, как оно все будет здорово — изобилие, счастье, у всех интересная работа, все любят друг друга. В общем, рай на земле. Или вот еще фильм был, «Гостья из будущего». Про светлое будущее мы очень любили мечтать. А потом, в перестройку, нам начали рассказывать, как на самом деле все было… Ну про Сталина, про репрессии. Мечты — это хорошо, но воплощение их оказалось таким ужасным! Понимаете?
Дети молчали.
— Не очень, — наконец ответила какая-то девочка, — почему ужасным?
— Так ведь погибли миллионы людей! Мы же мечтали о гуманном будущем, где каждому отдельному человеку будет хорошо! Даже фраза такая была: счастья всем, даром, и пусть никто не уйдет обиженным! А оказалось, что при социализме расстреляли столько людей! Миллионы посадили в лагеря, сослали в ссылку, раскулачили…
Снова наступило молчание. Лийя взглянула на Гулю — та лишь недоуменно пожала плечами.
— Вы же знаете, Надежда, что в Третью Мировую погибли не миллионы, а уже миллиарды людей, — осторожно заметил Марат, — и то, что планета до сих пор населена — это счастливый случай.
