Георгий Гуревич - В зените
- А велика ли мне радость от этого спасения? - мямлил Отец (для слушателей мямлил, для меня тараторил). - Всю истерзал проклятый лфэ, калекой сделал на всю жизнь. Кто ее замуж возьмет такую, в шрамах? Уж лучше бы бог прибрал ее сразу, чем оставил родителям обузой, младшим братьям-сестрам объедалой. Ведь порции-то на нее господин не выделит. Тут все встрепенулись.
- Да уж, господин своего не упустит. Зачем ему больная? Здоровую взял бы в охотку.
- Наших девок берет. Нашу силушку выматывает. А стариков на свалку.
- В вашей стороне, чужак, господа такие же?
- Слова не скажи поперек. Тут же кнутом.
- Будто нам не больно. Будто мы не живые.
- Его бог сильнее наших богов, - разъяснил Жрец. - Уж как мы молились, какие жертвы возжигали. Все напрасно. Всех нас повязали, забрали в плен. Тут ничего не поделаешь. Рок. Воля богов.
- Боги оплошали, а нам терпеть.
И тут я не выдержал, презрел наставления астродипломатии. Впервые я вплотную столкнулся с тем, что никак не мог понять на уроках земной истории с удивительным и возмутительным долготерпением угнетенных: рабов, крепостных, фабричных. Почему терпят, почему подчиняются безропотно? Из трусости?
- Так ушли бы куда глаза глядят, - сказал я. - Кругом простор. Разве найдут вас в пустыне?
Я ожидал, что мне скажут робко: "У господ сила, у них стража, догонят, вернут". Ожидал, что сошлются на лфэ, приготовился спорить, стыдить их. Позор: их унижают, бьют, а они терпят, только языком болтают, жмутся к своим норам. По привычке, что ли? О, эта подлая инерция, покорная леность мысли! Терпеть лече, чем подумать, тысяча шагов в затылок предкам предпочтительнее одного самостоятельного шага в сторонку.
Отец мне ответил, самый робкий и приземленный:
- Уйти в пустыню можно. Что есть и пить в пустыне? У меня девять душ, все рты разевают. Тут хотя бы впроголодь, хотя бы половина выживет. А уйдешь в пустыню, похоронишь всех девятерых.
Вот что держит их в рабстве - кормежка! Про еду забыл я, уроженец мира всесильной техники, эпохи многих тысяч профессий. Упустил из виду, что в Огнеупории известен один-единственный способ добычи пищи: земледелие на откосах, освещенных лавой. Желудок держит в рабстве прочнее цепей и плетей.
- Могила страшнее кнута, - вздохнул Отец.
- Но вас больше, вы сила, - настаивал я. - У них копья, и у вас копья. - И рассказал наш земной исторический анекдот про римских сенаторов, которые побоялись дать рабам особую одежду... чтобы рабы не увидели, как их много в Риме.
Слова упали на благодатную почву. Ражий боец схватился за оружие. Певец крикнул:
- Да здравствует священный бунт!
- А ты со своим копьем поможешь нам, Медлительный? - спросил Кузнец.
- Дай подумать. - Вот именно, надо подумать. Устав астродипломатии категорически запрещает космонавту принимать участие во внутрипланетных войнах, как бы очевидна ни представлялась справедливость одной стороны. Нельзя оставлять воспоминание, что ты, небесный гость, приносил с собой смерть, погубил сто или тысячу местных уроженцев. Авторитет астродипломата не должен строиться на страхе. "Подумать дай!"
Но думать было некогда. Вдруг Кузнец толкнул меня что есть силы. Падая со своей тумбы, я увидел толпу солдат, ворвавшихся в двери, и успел скомандовать гипномаске: "Я пол, я рыхлый песок со следами тумб и ногоподушек". Гипномаска сделала меня невидимкой, позволила отползти, потом перебраться на полки с кружками. "Я стена, я темно-серый шероховатый базальт с черными крапинками".
Видимо, Жрец предал нас - апологет покорности и надежд на потусторонние силы. Видя, что боги господина медлят, он призвал стражу. Оттеснив толпу в один угол, воины в блестящих шлемах вроде пожарных касок бегали по залу, крича:
- Где он, где вонючий чужак в клетчатых заплатах? Сейчас мы проткнем его тухлое пузо. - Напрасная похвальба. Они меня не видели, а если бы и увидели, все равно не пробили бы стеклоэластик. Потом я услышал:
- Всех забрать в подвал! - Офицер, доказывая свое усердие, решил арестовать побольше, хотя бы и невиновных, поскольку главный подстрекатель ускользнул. Я так и представил себе, как он докладывает "господину": "Бунт подавлен в зародыше, бунтовщики схвачены, а колдун вынужден был провалиться сквозь землю".
Для меня, Медлительного, все совершалось мгновенно в этом пылком мире. Едва я услышал слова кибера о подвале, глядь, зал опустел. Только опрокинутые ступы и битые кружки напоминали о происшествии. Да у дверей колесом каталась огневичка, причитая: "Убьют моего желанного, отсекут кудрявую головушку".
Из причитаний я понял еще, что рабовладельцы обычно не медлят с казнями, совершают их в ближайший же день, завтра по их счету, а по моему - часа через полтора.
Дай подумать!
Заварил я кашу, теперь расхлебывать надо.
Конечно, не надо преувеличивать мою роль, считать, что я один виноват. Бунтовщики идут за подстрекателей, когда им самим невмоготу. От хорошей жизни никто не бунтует. Но все-таки и я вложил свою лепту, сказал слова против терпения, поселил надежду на помощь моего лазера. И вот результат - их казнят завтра. Хочешь - не хочешь, надо действовать.
Справедлив параграф первый: "Наблюдай скрытно..."
Надо действовать, но как? Ну, узников я освобожу, разрежу стены лучом. Может быть, придется рассечь и нескольких тюремщиков. Да, потом я буду отвечать за нарушение Космического Устава. Ну и пусть отчитывают, пусть наказывают, тут дело о смерти идет. Заключенных я выручу. Но дальше что? Господа помчатся за помощью в Город. Оттуда пошлют большое войско, это уже целая война, тысячи и тысячи убитых. И смогу ли я обеспечить победу с одним-единственным лазером? Нет, нет, войну я не должен затевать, не имею на это права. Побег приговоренных к казни - вот предел моего самоуправства. Но куда они побегут? Желудок пуповиной привязывает их к лаве, к берегу...
И вдруг у меня мелькнуло: "На самом-то деле, в пустыне тоже есть лава. Она скрыта под каменной коркой, но толщина покрова всего лишь несколько десятков метров. Прорежу я колодец своим лазером? Может быть, и нет. Но вот простое решение - корку можно продавить тяжестью: навалить на нее гору камней, кора
треснет, и лава пробьется наружу. Какого размера делать гору? Вероятно, в несколько десятков метров, едва ли есть большой запас прочности у этого природного свода. Итак, вот в чем моя задача: освободить смертников, увести их в пустыню и научить там добывать лаву, возводя каменные холмы. План составлен. Вперед, на штурм Бастилии! Хорошо бы, не слишком много пришлось убивать.
А час спустя я уже шагал по пустыне, во главе каравана освобожденных узников, беглых рабов, их жен, детей и престарелых родителей, домашних кнэ, повозок, тележек и всяческого барахла.
