Илья Варшавский - Человек который видел антимир
— Очень трудно объяснить, как это получается, — сказал он, чертя прутиком какой-то узор на песке. — Представьте себе окружающий вас мир (кончик прутика прочертил большой круг), а это вы (появился крестик в центре). Все люди видят окружающее их пространство вот так (лучи от крестика к окружности), а я одновременно и внутри и снаружи (стрелки вне круга, устремленные к центру). Впрочем, вряд ли это все можно так просто себе представить.
— Действительно, трудно, — согласился я, — непонятно, как вы можете видеть все предметы одновременно спереди и сзади.
— Не совсем так. Скорее, снаружи и изнутри, но это вовсе не значит, что я вижу то, что у вас здесь, — он дотронулся прутиком до моей груди. — Снаружи и изнутри не отдельные предметы, а весь мир в целом. Я вижу мир в его противоположностях, — добавил он, помолчав. — Может быть, я недостаточно точно выразился. Скорее всего, правую и левую модели мира одновременно.
— Как же это все выглядит?
— Очень небольшой участок пространства, в котором вместе существуют наблюдаемые мною предметы и их зеркальные отображения. Иногда они накладываются друг на друга полностью, а иногда только частично, но вместе с тем они всегда разделены какой-то неизвестной нам материальной средой, в которую погружены, как в жидкость.
Это был наш первый разговор. После этого мы много раз встречались в том же маленьком скверике, затерянном среди нагромождения многоэтажных зданий, и беседовали о его удивительной способности видеть мир. У меня создалось такое впечатление, что все это происходило у него в состоянии, близком к трансу. Он несколько раз мне говорил, что его дар связан со способностью сосредоточиваться, отвлекаясь от окружающей обстановки. Для этого он подолгу фиксировал взгляд на каком-то блестящем предмете, о котором он рассказывал очень неохотно, приписывая ему, по-видимому, некую особую силу талисмана.
Как-то я ему напомнил, что такой прием далеко не нов и известен йогам уже много тысячелетий. Почему-то это его очень рассердило.
— Ни один йог не видит дальше своего носа, — ответил он сухо и поднялся со скамьи. Ушел он не попрощавшись.
Несколько дней я тщетно поджидал его на обычном месте. Когда наконец он появился, у него был очень утомленный вид.
По его словам, все эти дни он был занят попытками установить связь с таинственным зеркальным изображением нашего мира. Результаты превзошли все его ожидания. Ему удалось обнаружить там своего двойника и даже разговаривать с ним, но это потребовало такого колоссального напряжения всех его сил, что кончилось обмороком, продолжавшимся несколько часов.
В этот вечер мы долго беседовали. Он говорил о том, что вселенная представляется ему совокупностью множества миров в общем пространстве. Эти миры пронизывают друг друга, но контакт между ними невозможен. Очевидно, они существуют в различных временных ритмах или полностью проницаемы друг для друга. Явления в них зеркально перевернуты. Это касается не только образов, но и понятий.
Его слова меня несколько озадачили. Я ему сказал, что не могу представить себе зеркального отображения понятий.
— Не понимаю, что вас смущает, — возразил он. — Возьмем хотя бы понятие о добре и зле. Они складываются из суммы представлений о том, что хорошо и что плохо. Дикарь делит таким образом только явления внешнего мира: живой тигр это плохо, убитый тигр это хорошо. Современный человек прибавил сюда еще массу этических и моральных категорий, но сущность остается той же: что нам во вред — это плохо, что на пользу — это хорошо. В антимире иные взаимодействия этих слагающих.
— Значит, там убитый тигр — это плохо, а живой тигр хорошо?
— Почему бы и нет, если тигр там не враг, а друг?
— Ну, а другие миры? — спросил я.
— Они вообще недоступны нашему воображению, — ответил он, подумав. — Нельзя представить себе того, что не имеет аналогий, хотя бы отрицательных. Только наш антимир может быть еще как-то воспринят человеческим мозгом, но для этого требуются совершенно новые органы чувств, вроде тех, которыми меня наградила природа.
У него был вид тяжело больного человека. Особенно поразили меня его глаза, воспаленные, с кровавыми прожилками. Казалось, они были обожжены видением того, что недоступно воображению.
Я сказал ему, что нужно на время прекратить все эксперименты и полечиться. По-видимому, напряжение последних дней губительно сказалось на его нервной системе.
— Неужели вы думаете, что я могу сейчас остановиться на полпути? — невесело рассмеялся он. — Я уверен, что нахожусь уже у порога самой увлекательной тайны мироздания. Пройдет еще несколько дней, и мне, наверное, удастся раскрыть ее при помощи своего антидвойника.
Он поднялся на ноги, но зашатался от слабости, и я был вынужден взять его под руку.
Впервые за наше знакомство я проводил его до дома.
Он жил в старом, запущенном доме на берегу Обводного канала. Мы долго шли по мрачным дворам, загроможденным штабелями дров, пока не остановились у двери под одной из многочисленных арок.
— Дальше меня провожать не нужно, — сказал он, подавая мне руку. — Извините, что не приглашаю вас к себе, но в настоящее время это просто невозможно. Думаю, что вы поймете меня правильно и не обидитесь.
Прошло две недели. Горст не появлялся.
Я был уверен, что он заболел, но не решался явиться к нему без приглашения.
Мне казалось, что его нежелание видеть меня у себя было как-то связано с тайной талисмана, которую он тщательно оберегал.
Все эти дни я обдумывал разные способы навестить его без риска показаться назойливым.
Однажды вечером, тщетно прождав его в сквере больше двух часов, я набрался смелости и отправился к нему на дом.
С большим трудом на полутемной лестнице я отыскал дверь с нацарапанной надписью: «И. П. Горст».
Мне открыла дверь девочка лет двенадцати. Я спросил, как здоровье Изекииля Петровича. Она молча провела меня в конец коридора и также молча указала на дверь.
Я постучал, но никто не отозвался.
Зайдя в комнату, я увидел Горста, сидящего в кресле у стола. Сначала меня испугал его остановившийся взгляд. Мне показалось, что он мертв. Однако это было только первым впечатлением. Его ноздри раздувались в медленном ритме дыхания йогов. Очевидно, он был целиком погружен в созерцание загадочного антимира.
Я понял, что мой приход оказался очень некстати, и сделал уже несколько шагов к двери, но непреодолимое любопытство заставило меня вернуться, чтобы взглянуть на таинственный талисман, к которому был прикован взгляд Горста.
Это была обыкновенная рюмка, наполненная до краев. О ее содержимом было легко догадаться по этикеткам многочисленных уже опорожненных бутылок, стоявших на столе.
