Екатерина Русак - Вор черной масти
Это имя я знал, заучивая наизусть списки воровских авторитетов СССР и их деяний. Только не ожидал услышать его здесь, от сторожа детского дома. Но это сразу объяснило, почему сторож оказался таким докой в воровских делах. А вслух произнес:
- Знаю его. Видеть не видел, но слышать приходилось.
И прибавил:
- Если увижу его, привет с воли передать? Ты это хотел мне сказать?
Сторож соглашаясь, тяжело вздохнул.
Я уже собирался уходить, когда ко мне подошел один из мальчишек, лет двенадцати. Губы его и даже кое-где щеки блестели от жира. Он посмотрел мне в лицо и попросил:
- Дядь, забери меня к себе отсюда! Я тоже хочу быть вором.
Взгляд его был не мальчишеским, открыто-наивным. Это был взгляд взрослого человека, видевшего жизнь.
Вот тебе и поросль молодая, несмышленыши! Все они понимают. И даже лучше, чем надо! Это были не наши современные избалованные ленивые дети, которые ничего не хотят. Я видел перед собой совсем других людей, детей другой эпохи, другого времени. Они всего лишь хотели жить по-человечески!
Глядя на того мальчишку у меня что-то заныло в груди. Я не мог ему сказать "да", но тяжело было объяснять, что жизнь вора, это не только шоколад и банка с тушенкой.
----------------------------------------
[1] Велосипед (жаргон) - пенсне.
[2] Втыкать (жаргон) - работать.
[3] На самом деле в СССР в результате длительного, а часто неправильного хранения зерновых потери в конце 40-х годов составляли по 500 тысяч тонн ежегодно.
[4] Синдром фантомных болей (медицинское).
[5] Реальное лицо.
ГЛАВА 11. ДОЛЯ ВОРОВСКАЯ (продолжение).
09 июня 1949 года. 08 часов 12 минут по местному времени.
Продовольственный склад города Читы.
***
Отогнав машину к складу Жобина, я заглушил двигатель. Была уже глубокая ночь. Я покурил и лег спать прямо в машине. В ней было неудобно, но я уже привыкший к таким мелочам жизни, умудрился как-то выспаться. Проснулся я, когда солнце уже взошло. Выйдя из машины, я цинично помочился на землю под кузов полуторки. На складе уже начался рабочий день. Поэтому через три минуты я уже сигналил у въездных ворот. Мне открыли их беспрепятственно и, остановив машину у стены одного из зданий складского комплекса, я вышел из нее.
Поторчав пять минут на работе, я решил, что отработал сполна, и не захотел дожидаться Жобина. Объявив кладовщику, что страшно устал и поэтому ухожу домой. Но на самом деле я знал, что с минуты на минуту тут появятся люди из Управления Москаленко. Всех кого тут обнаружат, задержат, отправят на допрос, начнется следствие. Я предпочел уйти по-английски.
И тут же на складе я, невзирая на недовольные взгляды кладовщика, загрузил в свой мешок четыре банки мясных консервов и две банки с зеленым горошком. Кладовщик пытался вяло протестовать, но мой зловещий оскал мигом заморозил все его несогласие.
Около полуторки я увидел второго шофера, который тоже совершал ночной выезд с грузом.
Я сразу подошел к нему и потребовал деньги.
- Какие такие деньги? - начал было он.
- Ты мне лапшу на уши не вешай![1] - я сплюнул в сторону. - Деньги, которые ты получил за ночной рейс! Теперь передо мной отчитываться будите. Жобин приказал.
Слухами земля полнится. Скорее всего, на складе уже все знали про меня, как сложного человека. Люди видели мое фамильярное отношение к Жобину, знали об интересе, проявленном ко мне полковником Москаленко и уже успели правильно определить, что я блатной, лагерник, у которого и кодла[2] дружков лихих имеется. Все это сложенное вместе, пресекало всякие возможные попытки неподчинения.
- Если Жобин, то другое дело, - сразу сник он. - Вот тут все до копейки...
И он залез в карман брюк, вытаскивая оттуда деньги.
- Сколько тут?
- Пять тысяч, 800 рублей, - ответил он и, отдавая мне деньги, не замедлил при этом спросить: - А моя доля?
Но я решил его бортануть[3]:
- У товарища Жобина свое заслуженное получишь. Мое дело - выручку собрать.
- А если сейчас выдашь, начальник разве обидится? - полез он в спор. - Все одно моя доля фиксированная.
- Если бы да кабы во рту бы росли грибы! - ответил я пословицей, давая понять, что разговор окончен. Я направился к воротам склада, радуясь, что ловко мимоходом обтяпал очередное дельце и не пыльно хапнул деньжат.
Я закинул сидор за спину и направился домой. Марии дома опять не оказалось. Даже ее постель оказалась не смята. Я уже начал тревожиться за нее. Правда, она могла уехать насовсем, и не обязана была ставить меня в известность.
Я накипятил себе воды, приготовил крепкого чая, немного перекусил хлебом и ветчиной и занялся своей покупкой: немецким Вальтером П-38. Я развернул тряпицу и полюбовался оружием. Я мало имел с ним дело, но ничего, как утверждают умные люди, нет на свете невозможного. Я не торопясь разобрал пистолет, тщательно очистил его от смазки, использовав для этого первую подвернувшуюся тряпку, добытую мной в платяном шкафу. Снова собрал пистолет и вставил обойму. Рыжий уркаган с барахолки не обманул. Пистолет не имел следов повреждения и был в рабочем состоянии. Мне ужасно захотелось пострелять из него, но я подавил в себе это желание. Во-первых, бобов[4] у меня было всего две обоймы - 16 штук, а во-вторых, лишний шум в квартире от выстрелов мне был не нужен, он мог привлечь ненужное внимание соседей.
Я помылся, переоделся в свежее белье, надраил до блеска сапоги. Надев кепку и сунув пистолет за брючный ремень, я, закинув свой сидр за спину, направился прямиком к Клавдии.
По пути к ней я забежал в гастроном, сделал в нем несколько покупок. По случаю купил подарки для Клавдии и для ее пацанов.
В моем сидоре теперь лежали конфеты драже-камешки, карамель Гусиные лапки и Раковая шейка, ириски Золотой ключик и шоколадные конфеты Чио-чио-сан, кирпич пшеничного хлеба, двойной очистки бутылка водки. Еще три килограммовые банки консервированной ветчины и две банки зеленого консервированного горошка со склада Жобина и коробка пластилина для детей. Подарок для Клавдии находился в кармане пиджака.
В небе кружились и кувыркались простые сизари и породистые голуби. Многие мальчишки толпились около многочисленных голубятен и с видом знатоков вели разговоры о достоинствах и недостатках своих и чужих голубей. Я не люблю этих птиц, потому, что они сравнимы разве с вражескими пикирующими бомбардировщиками, круглый год ведущими прицельный огонь сверху по автомашинам и зазевавшимся пешеходам.
Когда я пришел к Клавдии и выложил на стол свою ношу она просто села от неожиданности. Старуха, как я понял ее свекровь, увидев продукты, всплеснула руками и очень внимательно посмотрела на меня. Она вдруг запричитала, забегала и быстро собравшись, ушла, сказав, что ей нужно к соседке по делам зайти. Я оглядел детей Клавдии, еще мальцов, с любопытством рассматривающих меня и бросающих быстрые взгляды на принесенные мной конфеты. Я поморщился от их бедной, старенькой одежды, подумав, что вряд ли я смогу самостоятельно что-нибудь купить для них из вещей. Вручив мальчишкам по пригоршне драже и пачку пластилина, я показал, что это мягкая масса предназначена для лепки разных фигурок, предупредил:
