Михаил Анчаров - Самшитовый лес
Мудрости не хватало Сапожникову. Вот в чем штука. А как мы с вами понимаем, на каждом уровне знания своя мудрость, важно, чтобы они совпадали по времени и по фазе. Иначе беда.
А теперь знаменитый эстрадный певец пел и разливался, и вслед Сапожникову летели слова "в синем просторе", "корабли", "космос", "жди", "очи любимых", "плещет волна", "клубится", "Экзюпери"... Сапожников подумал, что, если бы певца звали Пупсин или Антилопов, он бы не был так популярен. Так давайте же веселиться, по крайней мере. А веселье-то все скучней. "Улыбку дарит мне", - пел Пупсин. "С солнцем я и ты", - пел Антилопов. С чего бы это? Не с того ли, что перспектив у веселья не видно? Сапожников помнит - веселье было как перышко на ветру, передышка между боями, как ласточка той весны, которая придет после ледового побоища, как обещание. А теперь веселись каждый день, войны-то нет. Так вот веселишься, веселишься, да и заплачешь. Ну, тут как тут лезут из щелей пьяные тарзаны и вопят у пивных: "Раньше лучше было!.." Это когда же раньше? Когда война? Когда живых людей убивали?
Вот и выходит, что для хорошей жизни никто не готов. Потому что как ни определяй хорошую жизнь, а не уйдешь от того, что хорошая жизнь - это когда приятно. Еда сеть, крыша над головой, одежда - что еще?
Искусство? Ну конечно, это дело великое. Дело-то великое, да великого сделано пока мало. Как же выглядит все-таки хорошая жизнь? Позанимался физкультурой, конечно, бегом от инфаркта, стишки почитал - и все? Как же все-таки выглядит хорошая жизнь?
Нужно, чтобы ты мне нравился до смерти, а я тебе, а мы бы с тобой остальным, а остальные нам. Если мы друг другу не поправимся, как же мы хотим, чтобы нам жизнь понравилась? А ведь не нравимся мы друг другу.
Вот правда. А если нравимся, то на минутку. Короткое дыхание у нашего дружелюбия. Вот правда.
- Ученые все думают, как с нами поступить, - сказал Сапожников, когда притащил конфеты. - Но сегодняшняя мысль всего лишь рациональна. Ей проблемы не охватить.
- Что же вы предлагаете? - спросил Филидоров. - Возврат к природе?
- Нет, - сказал Сапожников. - Нужен возврат к природе человека счастливого.
- Хомо сапиенс - это человек разумный... А человек счастливый по-латыни как будет? - спросил Толя.
- По-латыни я не умею, - сказал Сапожников.
- Хоть бы соврал что-нибудь красиво, - лениво сказал Глеб, - а мы бы поверили, что так может быть, и попробовали бы сделать. А то умничаешь, умничаешь. Сплошное "Горе от ума". Всякое горе - от ума. (И тогда Сапожников впервые на него внимательно посмотрел.) Чересчур вы все умные. Поэтому Софья и выбрала Молчалина, а не Чацкого.
- Это верно, -сказал Сапожников. -Софья выбрала Молчалина, а Нина Чавчавадзе - Грибоедова.
- Не надо, - поморщился Глеб. - Не надо.
"Почва вокруг меня была иссушена. - Сапожников на минуту перестал слышать разговор. - Но я протянул свои корни, и они нащупали свежую почву. И вот в этот момент мои корни встретились и сплелись с их корнями..." - Меня всю жизнь грабили и спасибо не говорили. А когда я хотел давать, вот как сегодня, у меня не брали. Прощайте, - сказал Сапожников.
Сапожникову казалось, что все это происходит не с ним, а в какой-то книжке, которую тихонько читаешь на уроке и можешь отложить, когда станет страшно, и выйти на переменку, когда зазвенит звонок. Но звонок не звенит почему-то.
Когда садились в поезд, Сапожников был уже совсем хорош.
Мы ждем, когда на товаре будет написано "окончательно-замечательно", и толпимся у одного прилавка. А на соседнем стынут другие, которыми неизвестно как пользоваться. Понимаете? Это рассказ о человеке, который изобрел, как надо изобретать, и считает, что это может делать каждый.
Глава 24. ЗАПАЛЬНЫЙ ШНУР
Конечно, институт - это институт. Там мозги взбудоражены, и заодно еще там и учатся. Но в институт полагается поступать после школы, а не после войны. Сидят рядом с тобой на лекции чудные собой ребята, все умные, все попали в институт, все могут вычислить и тебя уважают. Весь первый курс уважают, а перед весенней сессией не очень уважают. Стыдно фронтовику шпаргалки в столе перелистывать. Почему стыдно - неизвестно. Но стыдно. А провалиться нельзя. Лишат стипендии. А лишат стипендии - будешь искать халтуру, иначе не выжить. А найдешь - то придется делать на совесть, даром не платят. А учиться когда? Уже следующая весенняя сессия тишиной звенит. А тут еще гонор у вояк - наши не хуже ваших; вы можете, и мы можем. А что можем? Зубрить? Но ведь это же невозможно - зубрить? Зубрить невозможно! Нельзя сначала вызубрить жизнь, а потом жить! Уже есть справочники на все случаи жизни, а что понадобится, запомнится само! Помнит без доказательств надо только таблицу умножения, а все остальное надо понять.
- Нюра!
- Ай?
- Ты в колдовство веришь?
- Во что?
- Колдовство есть? - спросил Сапожников.
- А как же!.. - ответила Нюра. - Колесо вверх по дороге покатилось. Или бочка. А то еще свинья в овсах Свояк верхом ехал вечером и на нее наехал. Он ее палкой, а она в подворотню. Просочилась... А у соседки утром синяк. Это еще в Калязине было... Колдовство свое колдун перед смертью через веник передает...А то еще соседская бабка четыре дня маялась, помереть не могла. Две доски в потолке выломали - через два часа отошла... Если нож в притолоку воткнуть, то колдунья из гостей выйти не может... Я еще девушкой . была, случай был... она взмолилась - отпустите, девки. А девки не знают. А брат вернулся, нож вытащил. Она взяла сумку и вышла... У колдунов, как чирей, назревает зло. Чтобы избавиться - делают зло. Чирей лопается. Если колдун со зла чего хочет - ничего не выходит, если ласково - зло получается. Алферов Иван ягненка в лесу подобрал, на лошадь положил, лошадь потеет. Смотрит ноги у ягненка по земле волочатся, тонкие выросли. С лошади скинул, выстрелил - его нет... А у Печатновых было; сука при пахоте прыгает, лошадь за губы хватает. Печатнов встал, тпру! - а это его жена обернулась. Она могла. Ножи разложит, через них перекатится - пестрая собака...
- Да-а, - сказал Сапожников. - Ты специалист.
- Чего это ты? - обиделась Нюра.
- А что?
- Ругаешь меня... А за что?
- Разве я ругаю? Я сам на специалиста учусь.
- Зря ты это, - сказала Нюра. - У нас специалистами жуликов обзывали. Или, может, я не так сказала?
- Не знаю, - сказал Сапожников. - Еще не разобрался... Нюра, а сколько тебе лет?
- Точно не скажу. Надо в паспорте поглядеть, - сказала Нюра. Считаешь, устарела?
- Да ты что?
- Вот и я говорю. Вроде бы не должна. Я как в баню пойду - на тело самая молодая. Представляешь?
- Нет, - сказал Сапожников.
- Почему же?
- Не хочу.
- Вообще-то правильно, - задумчиво сказала Нюра. - А то мечтать про меня станешь.
- Хватит, Нюра, хватит.
