Фредерик Пол - Туннель под миром
Это страшно поразило его. Он мог бы представить себе целую армию роботов, которые маршируют взад и вперед по бесконечным газонам и ухаживают за цветущими розами. Но никогда бы не подумал, что за всем этим большим парком следит лишь маленький старичок, одиноко сидящий в низеньком домике, построенном из дерева — просто из дерева.
Он нерешительно постучал в дверь.
— Войдите, — ответил терпеливый, усталый голос.
Джонстон открыл дверь.
Комнату освещали только солнечные лучи, проникавшие через незанавешенные окна. Мебель была какая-то допотопная и тоже деревянная.
Старик сидел в дальнем углу, у окна. Он кивнул Джонстону, знаком предлагая ему закрыть за собой дверь и присесть.
— Вы пришли посмотреть на мой парк, — сказал старик. Его голос тоже можно было назвать деревянным.
Старик не спрашивал, он утверждал.
— Да, — ответил Джонстон, — это правда. Я… я и представить себе не мог, что существует такое место. Я думал, что… что все, все это давно исчезло. Что города поглотили все.
— Нет, не все исчезло, — мягко возразил старик, и Джонстон подумал, что никогда еще он не видел такого старого человека. Такого древнего-древнего старика. Словно он просидел здесь целые столетия. — Кое-что еще осталось. Например, парки — вот такие, как этот. Впрочем, теперь уже мало кто приходит сюда осматривать их.
— Но почему же?
Джонстон не мог постичь, как это люди сидят в городах, когда такая красота раскинулась буквально у их порога. Именно это он и высказал старику.
Сторож с горечью покачал седой головой.
— Вы не понимаете одного: большинство людей вообще забыли, что такое красота. А остальные… остальные не желают тратить время и силы.
Это звучало убедительно. И дело было не только в том, что какое-то количество людей постепенно заменялось машинами, которые и двигались, и выглядели, и действовали, почти как человеческие существа, но в том, что настоящие люди усвоили образ действий и поведение машин. Индивидуальность этих людей постепенно поглощалась окружающим миром, скудным, механизированным, и теперь почти невозможно отличить их от роботов. Бесплодная среда приучила их мыслить совершенно одинаковыми убогими штампами. Вот почему так трудно стало угадать, когда имеешь дело с человеком, а когда с машиной.
— Вы мой первый посетитель за… за много лет, — сказал старик. И голос его был дряхлым, как само время.
Неприметная пауза после слова «за» ускользнула от Джонстона — в его мозгу толпилось множество неотложных вопросов.
— Но ведь не может быть, чтобы вы один ухаживали за всем этим?
— Ну, конечно же, нет, молодой человек. Для этого существуют… роботы. — Он произнес это слово с явной неохотой. — Существуют машины, которые приводят в порядок сады и газоны. Я чересчур стар и могу лишь сидеть и ждать.
— Но я не видел ни одного…
— Ну, разумеется, не видели. Всю необходимую работу они выполняют ночью. Им не нужен дневной свет. И они не портят ландшафт, когда приезжают посетители. Правда, в последнее время это уже не имеет особого значения.
Джонстон возблагодарил здравый смысл, подсказавший такое решение уже столько лет назад. Он содрогнулся, представив себе машины, разъезжающие по его парку. Ведь теперь это был уже его парк — его и этого старика.
— И вы все время живете здесь, в полном одиночестве?
Старик пожал плечами.
— А где же еще? Я не нуждаюсь в городах. А города не нуждаются во мне. Здесь я могу быть наедине с природой. Меня кормят и обслуживают… машины. Боюсь, что это неизбежное зло. Моя жизнь полна, и у меня больше нет никаких желаний.
То, что Джонстон слышал и видел, все больше и больше напоминало ему рай.
— Мне бы хотелось остаться здесь, с вами, — взволнованно прошептал он.
Старик нахмурился, видимо, он был встревожен.
— Не думаю, чтобы это было возможно. Город…
— К черту город! Какое ему дело до меня? Не все ли равно, где будет протекать жизнь одного человека — здесь или там?
— Далеко не все равно. Вам надлежит помнить, мистер Джонстон, что вы представляете собой часть уравнения. Чудовищного уравнения, которое помогает муниципальным киберам поддерживать плавное течение мирового процесса. Вы — звено обширной, сложной системы автоматизации, где каждая акция предусмотрена и рассчитана с учетом биллиона других акций. Ваше переселение внесет в расчеты фактор случайности, и это может повредить правильному управлению городом, а в конечном счете и всем миром. Нет, боюсь, что вам нельзя будет остаться здесь. Но вы сможете часто прилетать сюда.
— А если я обращусь к ним с официальным заявлением? — настаивал Джонстон. — Они не смогут мне отказать, правда, не смогут? Ведь, в конце концов, им это решительно все равно — не так ли?
Старик с минуту молчал. Потом ответил;
— Пожалуй, они согласятся рассмотреть его. Но, конечно, дело не обойдется без расследования.
Оба задумались. Джонстон выглянул из окна в сад, прислушался к щебету и писку птиц, нарушавших глубокую тишину.
— Но как же все это началось? — вслух подумал он.
Старик поднял на него глаза.
— Что началось, мистер Джонстон?
— Города. Мир. Все. Когда мы начали уничтожать нашу планету?
— Никто не знает этого, мой мальчик. Никто. Быть может, это началось тогда, когда боги покинули землю и вознеслись к звездам. И закрыли врата, чтобы мы не могли следовать за ними. И оставили нас навеки. У нас был только один мир. Что же еще могли мы сделать?
— Но как же все это кончится? — спросил Джонстон.
— Кончится? Но ведь конец уже наступил — разве не так?
Они посмотрели друг на друга, но ни один не смог ответить на этот вопрос.
— А как вы думаете, они когда-нибудь придут обратно? — спросил Джонстон.
— Кто?
— Боги.
— Кто же может знать это? Судя по всему, они забыли нас.
Забыли нас. Так же как и мы когда-нибудь забудем их.
Вот это действительно предел, конец всему, когда что-нибудь окончательно затеряется в глубоких подвалах памяти.
Он задал сторожу еще много вопросов о парке. Как далеко он простирается, что еще там есть. И когда старик рассказал ему о лесных зверях, о реках и рыбе, нетерпение затопило все мысли Джонстона. Этот разговор лишь снова поверг его в отчаяние. Ему хотелось поскорее выйти на вольный воздух.
— Пожалуй, я пойду, — сказал он наконец и поднялся с ветхого стула, чудом выдержавшего его. — Мне еще так много надо посмотреть до наступления ночи.
— Что ж. Но только зайдите еще раз. Мне не часто выпадает на долю радость… общения.
