Николай Эдельман - Ночь в городе
- А скамейки на что? Я, не будь дураком, вовремя сделал приличный запас и спрятал под платформой.
Он спрыгнул на рельсы и зашагал вдоль станции, пока не скрылся в темноте. Герц слышал только его шаги и какое-то шуршание. Через пару минут он вернулся, неся охапку щепок и обломанных досок.
- А мы не привлечем внимания? - спросил Леонид, забирая у него груз.
- Тут кругом никого нет. Разве что покойники.
- И тут покойники!
- Ага. Без них у нас никак нельзя. Помнится, на том краю платформы валялась пара скелетов. Они и сейчас должны там лежать. Хочешь, сходи, посмотри.
- Нет уж, спасибо, - отказался Герц.
Симон сложил из щепок небольшой костер и зажег его. Пламя поднялось высоко вверх, осветив колонны, мрачные фигуры, как будто ожившие и сделавшие соседство с ними ещё более неуютным, когда отблески огня запрыгали по ним, создавая резкие меняющиеся контрасты между светом и тенью на их революционных рожах, и грязную платформу, заваленную консервными банками и бутылками, и Герцу показалось, что на другом конце платформы действительно виднеются белые кости. Симон стал шуровать в рюкзаке, доставая консервы. Пока он занимался едой, Леонид пошел осмотреть станцию. Скульптуры на другом её конце изображали мирных людей, занятых созидательным трудом во благо отчизны: поселян и поселянок, собравших богатый урожай, матерей с упитанными детьми, мускулистых спортсменок, шахтеров в касках, пролетариев в спецовках.
Когда он вернулся к костру, Симон стоял перед колонной и читал написанные краской на её полированной мраморной поверхности буквы.
- Хм, занятно, - произнес он.
- Что там? - спросил Герц, подходя ближе.
- Кто-то возвращался из Центра, видать, - сказал Симон. - Прочти.
Леонид прочел. Неровными буквами, с ошибками, там было написано:
"диржал в диснице своей семь звесзд и из уст Ево выходил острый с обеих сторон меч и лице ево как сонце сияющщее в силе своей"
- Не Джери ли писал? - пробормотал Герц, - в его стиле. Это же цитата из Откровения.
- Что ты бормочешь? - спросил Симон.
- Я говорю, это цитата из Откровения, - сказал Леонид громко.
- Вот и я говорю, - ответил Симон. - Видать, из Центра человек шел.
8.
Он сидел прямо напротив распахнутой двери, и оттуда, из непроглядной темноты, дул ветер, принося сухую пыль, окурки, а иногда - сладко-кислый противный запах гниющих овощей. Полный мрак только иногда нарушали огни редких автомобилей, проносившихся по улице. Где-то невдалеке раздались автоматная очередь и звон разбитого стекла.
Леонид сделал жест, употреблявшийся в Древнем Риме, ткнув отогнутым большим пальцем в опустевший стакан, и Эрвин плеснул туда неразбавленного виски.
- Как приехал в город, все пьешь, - проворчал он. - Совсем сопьешься.
- Может быть, я этого хочу. А тебе какое дело? Пока что у меня есть чем платить за выпитое. Вон, те тоже только и делают, что пьют, - Герц показал на соседний столик, где трое мужиков уничтожали одну бутылку за другой; с ними были две пьяные шлюхи, одна из которых расположилась в кресле вниз головой. Ее ноги перевешивались через спинку кресла, юбка задралась, и её кавалер терся щекой о её бедро.
- Они не пьянеют, - сказал Эрвин.
- Вот и глупо. Зачем пить, если не пьянеть. Тогда и воду можно пить, тем более она горло не дерет.
- Вот сопьешься...
- А я уже спился. Это мое дело. Как у вас в городе можно прожить, не накачавшись как следует. И вообще, отстань от меня, - он махнул рукой. - Ну не могу, н е м о г у я не пить!
- С тех пор, как все это случилось? Так может, тебе лучше уехать?
- Зачем? Везде одно и то же. И пил я всю жизнь, с тех пор, как понял, что энтропия преследует меня, и избавиться от неё невозможно. Думаешь, от неё можно где-нибудь спрятаться?
На тротуаре перед открытой дверью появился человек. Он держал в руке пистолет и ожесточенно отстреливался; Леонид услышал удар, треск, грохот, и в полукруг света, лежавший на асфальте, влетел, падая, мощный шоссейный мотоцикл. Он по инерции волочился боком по мостовой, и не успел ещё остановиться, как человек с пистолетом подскочил к нему и всадил всю обойму в мотоциклиста в черном комбинезоне. Потом он заглянул в дверь, вошел, выставив пистолет перед собой, постоял несколько секунд, глядя на развалившуюся в кресле проститутку, подошел к стойке и хлопнул по ней ладонью.
- Джин! - потребовал он, выхлебал содержимое стакана, кинул на стойку несколько монет и вышел наружу. Там он выстрелил ещё раз. Вслед за выстрелом раздался удар, и отсветы пламени озарили стены домов на другой стороне улицы.
- Хороший мотоцикл был, - заметил Эрвин.
- От шестого же часа тьма была во всей земле до часа девятого; а около девятого часа возопил Иисус громким голосом: Или, Или! лама савахфани? выдал очередную цитату Джери.
В двери возникла, как будто вынырнула из моря мрака, девушка. Яркие накрашенные губы выделялись на её красивом лице; она была почти совсем голая, если не считать микроскопического купального костюма, едва прикрывавшего её интимные места. Она постояла несколько секунд в дверях, потом пошла прочь, покачивая широкими бедрами.
- Они больше не пользуются иглами, - сказал Эрвин. - Теперь они отращивают длинные ногти, остро затачивают их концы и смазывают ядом. Считают, что так надежнее, - он хмыкнул и произнес непечатное слово.
Герц опустил тяжелую голову на руки. Какой мрак на улице, и какая тоска... Кажется, подходящий момент встать, выйти из двери и просто идти по тротуару, выщербленному до грунта, переступая через еле различимые в темноте кучи мусора и огибая ржавые корпуса автомобилей. А там - случайная пуля, выпущенная Ночным Снайпером из покинутого дома, или вылетающий из-за поворота черный лимузин, свет фар выхватывает на мгновение из темноты стены домов, удар...
Да, разумеется, все вышло именно так, как он ожидал. Ему давно было известно, что вся жизнь - иллюзия, и все цели и желания - иллюзорны, и что наметив цель, ты никогда её не достигнешь - любая дорога уведет тебя в сторону. И все иллюзии воплотятся в реальность, все неясные мечты и устремления, приходящие к нам в виде эфемерных облачков, приносимых ветрами, достигающими иногда нас из-за безбрежных океанов вечности, с берегов непознанного и непознаваемого, приобретут законченную четкую форму, и мы уже вполне сможем разобрать её и понять, чего же, собственно, хотим, только оставив свою телесную оболочку в этом мире и попав в мир иной в виде квинтэссенции своей духовной сущности - то есть эфемерное сделав реальным и доступным конкретному восприятию, став самим эфемерными. Так чего же он недоволен? Все произошло даже помимо его желания - он как будто попал в гигантскую воронку, откуда был только один выход - на дно.
