Владимир Михановский - НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 18
— Окна фальшивые, — пояснил Гарденер.
Они вышли из машины и подошли к входу.
— Совсем обыкновенная дверь! — сказал лейтенант и взялся за ручку.
— Видите там десять кнопок? — возразил было Гарденер, но лейтенант уже надавил на ручку и открыл дверь.
«Ну вот, — подумал Сэм. — Ох, уж эти мне фантазеры! Хотя, впрочем, дверь действительно словно от сейфа».
Он сделал шаг внутрь.
— Здесь есть выключатель? — спросил он Чарльза Гарденера.
— Я ведь тоже еще не был внутри!
— Останьтесь в дверях, я принесу из машины фонарь!
Чарльз Гарденер почувствовал тошнотворно приторный запах, накатывающийся на него из глубины помещения. Появившийся около него лейтенант с фонарем тоже стал принюхиваться.
— Трупный запах! — констатировал он и направил луч света вдоль стены.
Они увидели пустой узкий коридор, который в отдалении нескольких метров сворачивал в сторону.
— Идемте! — сказал лейтенант и двинулся вперед.
Гарденеру ничего не оставалось, как последовать за ним. За поворотом коридор привел их в просторную комнату наподобие гостиной. Узкий конус света от фонаря рыскал по сторонам, выхватывая из темноты то шкаф, то замысловатую полку на стене. Каждый из вошедших видел сначала то, что соответствовало его профессии и опыту.
— Распределительный щит! — воскликнул Гарденер, но лейтенант совсем не слышал его.
Он обогнул кресла и остановился как вкопанный. Чарльз подошел к нему и тут же с содроганием отвернулся: здесь лежал а скрюченной позе Джим Баткинс, вид которого был ужасен.
— По меньшей мере десять дней уже… — пробормотал Сэм Мэттисон. Неужели в этом проклятом бункере нельзя включить свет?
— Посветите-ка влево, туда, — сказал Гарденер и, когда луч нащупал щит, объяснил: — Здесь рубильник, как было принято раньше в лабораториях, сейчас это уже анахронизм.
— Включайте же! — воскликнул Мэттисон.
Вспыхнул свет, что-то зажужжало, и откуда-то вдруг донесся сдавленный возглас — лейтенант повернулся и секунду спустя держал в руке револьвер.
— Руки вверх, выходи! Только без глупостей! — крикнул он угрожающе.
В проходе показалась высоченная фигура.
— Не пугайтесь, я стреляю в лучшем случае камерой…
Лейтенант спрятал револьвер.
— Послушайте, Уилкинс, вам не сносить головы! Ей-богу, с прессой столько же мороки, сколько с этой интеллигенцией! — Он кивнул на бездыханного Баткинса.
— Я в нерешительности стоял у входа, но тут зажегся свет, и дверь меня просто толкнула вовнутрь, — оправдывался репортер.
Чарльз Гарденер удивился, но потом веселая улыбка мелькнула на его лице. Кажется, лейтенант ничего не заметил, он спросил:
— А как вы нашли это место?
— О, ничего нет проще, — ответил, ухмыляясь, репортер. — Я ненароком проезжал мимо и случайно увидел вашу машину!
— О случайностях речь еще впереди, — сказал лейтенант с досадой. Ему совсем не нравилось, что пресса преждевременно совала свой нос в это дело.
— Вернитесь, пожалуйста, оба назад, в коридор, и постойте там пока, распорядился он. Потом принялся описывать с каждым разом все более сужающиеся круги вокруг тела Баткинса, внимательно изучая все предметы.
Гостиная была почти квадратной, примерно шесть метров на шесть, с несколькими дверями и со шкафами различной величины, стоявшими в простенках, между дверями. Коридор входил в эту комнату в одном из ее углов, так что если смотреть из него — пространство на переднем плане было пустым. В противоположном углу стояло зеркало в рост человека, чуть справа от него столик, два кресла, за ними что-то наподобие торшера. Очевидно, комната, куда не входил ни один визитер, служила гардеробной. Одно из кресел было опрокинуто, из-за него высовывались ноги покойника.
— Видимо, несчастный случай, — проговорил наконец лейтенант. — Он, наверное, хотел пройти к рубильнику, спутал направление, натолкнулся на кресло, неловко повернулся и ударился затылком о торшер, или как еще назовешь это железное страшилище. Вот следы крови, клочки кожи. Кстати, на нем пальто, а тут лежит его шляпа — следовательно, он пришел с улицы. Так что убийц, пожалуй, здесь нет.
Он снова стал разглядывать свободные участки пола, покрытого блестящим пластиком. Медленно продвигаясь вперед и ощупывая глазами пол, сантиметр за сантиметром, спросил:
— Уилкинс, когда последний раз шел дождь?
— Сегодня после полудня.
— Знаю. А до этого?
— Гм… Я думаю… Да, в среду на прошлой неделе, когда был найден труп Счастливчика.
— Правильно. Это произошло явно днем. Он, наверное, проходил мимо какой-то стройки — у него на ботинках куски белой глины. А там, где он повернулся и упал, лежат крошки. Здесь все бело. Следовательно, несчастье случилось с ним именно в этом месте. — Он посмотрел вверх. — Да, пожалуй, так и было. Теперь пустим в ход нашу полицейскую машину!..
Генри Уилкинс поднял камеру, но лейтенант замахал рукой:
— Нет, нет, сначала снимет полиция! Идемте!
Чарльз Гарденер улыбнулся.
— Что с вами? — спросил его лейтенант, не скрывая неприязни.
Но ученый лишь пожал плечами. Они пошли по коридору, теперь освещенному. Лейтенант надавил на ручку двери, но та не поддалась.
— Этого я и опасался! — сказал Чарльз Гарденер.
Сэм Мэттисон зло смотрел на него.
— А ну-ка, давайте открывайте дверь!
— Это не так просто, — ответил Гарденер таким тоном, словно они болтали о приготовлении коктейля. — Здесь такие же десять кнопок, как и снаружи. Таким образом, можно нажимать их в различных комбинациях в количестве два в степени десять минус единица, то есть тысячу двадцать три раза. Если мы положим на каждую попытку по двадцать секунд, то это составит примерно шесть часов. Но я сомневаюсь, чтобы Джимми так поверхностно подстраховал свою крепость. Мои расчеты верны лишь в том случае, если не учитывается последовательность нажимаемых кнопок, то есть тогда, когда, скажем, мы имеем один-три-пять равно три-один-пять равно пять-один-три. Но если еще и последовательность играет роль, число станет астрономическим — нам бы потребовались месяцы. И если к тому же мы предположим, что повторения цифр допустимы, то получим возможные варианты в количестве одного биллиона ста одиннадцати миллионов ста одиннадцати тысяч ста десяти. Как долго это продлилось бы, вы можете рассчитать сами.
Чарльз Гарденер считал, что имеет право на этот маленький триумф. Лейтенант же хранил желчное молчание. Только репортер не удержался от злорадной ухмылки.
— Дядя Сэм был, по-моему, снова слишком самоуверен, а? — спросил он тихо Чарльза. — Не обижайтесь на него — это профессиональная болезнь. Сядьте-ка лучше в одно из кресел и пораскиньте мозгами. Я полагаю, у вас уже есть идея, каким образом моя газета еще сегодня получит первоклассный отчет о том, что здесь происходит, а?
