Север Гансовский - Инстинкт?
Вошел один. Рослый. Посмотрел на окошечко под потолком, по сторонам, хотя было еще темно.
Кивнул слегка.
— Привет… В тот раз как-то не представился. Бдхва.
Парень, которого встретил на посевах анлаха. В коридоре за ним никого, а он стоит ко мне боком без всякого опасения.
Будто угадав мои мысли, вынул из-за пазухи нож. Мой. Крепко держа рукоятку, повел им в воздухе. (Попробуй броситься, руку отсечет, и не заметишь сначала.) Прошелся по камере.
— Того, который на авлахе вашему человеку голову отрубил, этой ночью зарезали.
— Кто?
— Неизвестно. — Совсем спиной ко мне стал. — А тут лес есть.
— Лес?
— Где?
— От дюны берегом шесть дней пути… Горы, за ними лес.
Повернулся ко мне. Теперь в лицо ему падал свет из окошечка. Голубые глаза, взгляд со знакомой ленцой. Поднял нож, аккуратно разрезал себе рукав синей обтягивающей блузы. Провел лезвием по обнажившейся руке. Кровь хлынула. Вдруг вскользь ударился плечом и головой о шершавую кирпичную стену. Испустил длинный вопль такой отчаянности — показалось, стены вокруг рушатся. Стал заваливаться назад.
Как он упал, я не видел. Под этот ужасающий вой уже мчался по коридору. Сбил с ног двоих, которые в вестибюле застыли, прислушиваясь, в дверях свалил третьего. Выскочил через дверь на улицу, дал спринт. На главном проспекте полно «братьев» — сразу встрепенулись. Повернул в переулок, там во двор. Думал, проскочу сквозь квартиру на нижнем этаже, а если пол гнилой, то у самой стенки быстрой ящерицей ползком. Будут гнаться напрямик через середину комнаты, сами попроваливаются.
И затормозил в подворотне.
Вьюра.
Вольная, статная, уже без маски. Во дворе отходит от группы «сыновей», подняв руку приветственным прощальным жестом. И те ей так же отвечают.
Встретились взглядами. Она, покраснев, дернулась назад.
Повернулся, вылетел со двора. И с одной стороны синие, и с другой.
Рядом труба. В ней рокочет.
Прыгнул.
Боги бессмертные! Оказался в щели вращающегося барабана. Отрывает ногу… Уже оторвало. Спускает вниз головой, сунуло на выгнутую поверхность. Стенки щели движутся, толкают меня, отворачивают шею. Зерно себя так чувствует под жерновом… Выкинуло. Нога, кажется, со мной. Еду на чем-то… Стало светло, впереди опускается и поднимается нож. Весь в комок. Не сознание, а что-то другое само сжало… Проскочил. Опять качусь на ленте. Впереди затянутое молочным туманом пространство. Чувствую, куда-то меня сейчас сбросит. Мимо проплывает узенький коридорчик. Прянул туда. Головой в твердый пол. Вскочил, упал, отключился.
…Лежу. Рядом гудит лента. Поднялся, побрел в конец коридорчика. Дверь без ручки. Уперся — все равно что в пирамиду — видимо, с той стороны открывается. Железо почему-то мокрое.
Пошел в другой конец, к ленте. Быстро катит и справа метрах в тридцати обрывается прямо в воздух. Если бежать по ней, повернувшись спиной к ходу, можно подобраться ближе к концу, увидеть, на миг оглянувшись, что там внизу. Но опасный эксперимент. Зазеваешься, сбросит в бункер, либо в какой-нибудь чан. А влево по ленте нож, как гильотина. Для резки анлаха.
Сел. Посидел.
Выходит, у Вьюры все было обманом. Что не видит острова, притворялась — там, в ущелье, как раз ее место отдыха. Сама из «видящих». Даже ростом больше походит на тех, кто в усадьбе, чем на горожан. Лгала мне, когда ужасалась тому, что ем сырой жуг с дерева, когда спрашивала о разнице между инстинктом и разумом. Ложью было все то, что я принимал за чистую монету.
Даже интересно стало — единственный я такой лопух во всей Вселенной иди где-то в глухих ее уголках могут быть мне подобные?.. Но, с другой стороны, ведь она детей спасла. Необъяснимо.
Что же касается моего теперешнего положения, выхода нет из западни, в которую себя загнал.
Подумал, что если бы сейчас вместе с железным коридорчиком стал бы проваливаться в бездну или какая-нибудь другая катастрофа, огромное испытал бы облегчение от того, что все кончается. Даже счастлив был бы — думать уже не надо, стараться понять, что-то делать.
Увы, это прекрасная, но только мечта! Катастрофы нет, а самому прыгнуть сейчас на ленту-конвейер — предательство.
Еще посидел. Отчаяние надо уметь преодолевать. Еще в юности заметил, что слишком эмоционален, взялся себя контролировать. Когда серьезная неудача, надо со всей силой ее пережить. Уйти вглубь, представить себе все возможные последствия и ужаснуться. Один раз так, другой, третий… От этого повторения она перестанет так уж волновать. Да, умру здесь в крайнем случае. Ну и что? Бессмертных нет. Однако ведь свершилось нечто на Иакате. Вымирали горожане целых полтора столетия, и если б не произошло здесь что-то экстраординарное, так и исчезли бы лет через сто. Но произошло, пробудились. Что бы там дальше ни было, однако хоть в усадьбе, но останется об этом память. Кого-то когда-то зацепит… От этой мысли тропиночка пролегла к Бдхву. Раз уж выпустил меня, может быть, он что-то сделает. Кроме того, ребята на Лепестке. Когда решил высадиться, послал сообщение. Дойдет дней через сорок пять… То есть почему «дойдет». Вот как раз сейчас дошло, читают. Будут ждать следующего. Не дождутся, станут связываться и опять связываться с кораблем, с «Аварийцем». Одним словом, месяцев через пять на Иакату прилетят. Вопрос в том, чтобы продержаться без пищи полторы сотни дней. Но ведь и больше люди голодали. По двести пятьдесят — была бы настоящая цель.
Вдруг тревога пронзила. Вскочил, побежал, ведя рукой по стенке коридора. Мокрая. Воздух здесь влажный, в нем тонны и тонны воды. К позднему утру туман конденсируется каплями. Если одной рукой сгребать в другую, стакана два-три буду получать. Ура!
Теперь насчет цели. Не имею права умирать, потому что с этим островом вовлек горожан в кризис. Пока неизвестно, благодетелен он или нет. Если город останется жить — первое.
Конечно, оно не так-то просто — полгода не есть. Тем более что третья голодовка за сравнительно короткое время. Главное — тут в коридоре делать совершенно нечего. Но раз нельзя работать телу, остается сознание. Надо с утра придумывать, о чем весь день думать, и строго выполнять задуманное. Если пущу мысли вразброд, конец мне.
Лег, положил руки за голову. Задача — не сойти с ума. Начнем. Попытаемся, например, составить нравственную историю Иакаты…
Хотя нет! Сначала два постулата. Во-первых, считаю, что город не погибнет — не решатся видящие прибегнуть к крайней мере, ведь кто-то уже наказан. Во-вторых, не думаю о Вьюре.
…На первый взгляд нравственная история — нелепость. Говоря о прошлом, всегда имеет в виду череду событий, обусловленных экономикой, классовой борьбой. Однако, если мера всех вещей — человек, то, скажем, положение, когда его слово стоит копейку, и в обществе ни на кого нельзя ни в чем положиться, точнее характеризует эпоху, чем зримые успехи в области технологии или объявленные — в сфере культуры. Потому что в конечном счете человек живет другим. Сердцем и головой, чувствами и понятиями. Существенно при этом, что он (как, вероятно, все живое в природе) более приспособлен для наслаждения, чем для страдания. В отношении семь к одному! Ставшая крылатой мысль Чехова «создан для счастья» экспериментально доказывается устройством мозга. Шестьдесят процентов его массы заняты физиологией, так сказать «техническим обслуживанием» организма. Но из оставшихся сорока процентов на раздражение электрическим током тридцать пять реагируют чувствами удовольствия, подъема и только пять — тоской, болью, тревогой, страхом. Как правило, жизнь делят на общественную и личную — при этом последняя понимается как отношения полов и быт. На самом же деле общественное и личное интегрированы, входят одно в другое. Не только дома, но и на работе человеку может быть хорошо или плохо; там и здесь он испытывает либо вдохновение, либо тоскливую скуку. Чувствует. Эти чувства неподконтрольны никому, ничему, и от них именно зависит его поведение хоть на заводе, в институте, на поле, хоть дома. Забвение власть имущими указанного обстоятельства приводит к неминуемому провалу их собственных планов, так как ход истории в данной стране (на данной планете) определяется как раз уровнем народной нравственности или безнравственности. Конечно, сама она зависит от многих факторов социально-экономического толка, но взятых обязательно в их конкретном жизненном проявлении, не в абстрактно-лозунговом плане. Назвать-то можно все как угодно, а важна только фактическая ситуация…
