В. Дж. Стюарт - Запрещённая планета
Я пошел к роще, которая тянулась вдоль дороги, но, пройдя несколько ярдов, без причины изменил свое решение и направился к пруду. Внезапно я осознал, что почти бежал, и заставил себя остановиться.
Я находился как раз у того места, где останавливалась Алтайра, чтобы покормить своих животных, и мне пришло в голову, что ведь я могу позвать, крикнуть наконец. В этой тишине голос разнесется на мили. Я уже приложил руки рупором ко рту и глубоко вдохнул, когда вдруг увидел Адамса. Он был всего в ста ярдах и расхаживал по вымощенной аллее на противоположном берегу пруда, то появляясь, то исчезая среди кустарников. Руки его были засунуты в карманы, голова опущена. Он так задумался, что я сомневаюсь, помнил ли он даже, где находится.
Увидев его, я сделал все возможное, чтобы казаться совершенно спокойным. Как удачно, что я не успел крикнуть. Теперь, вместо того, чтобы терзаться своими страхами, я подумал о нем.
Нечего удивляться, что он прогуливается с такой не свойственной ему задумчивостью. Может быть, это показалось бы странным еще вчера. А посмотрите, что принес сегодняшний день. Во-первых, это неожиданное и чрезвычайное открытие, что Морбиус является единственным обладателем невероятных знаний, которые во что бы то ни стало должны быть переданы Человечеству!
Во-вторых, эта болезнь Морбиуса. А ведь он будет бороться против того, чтобы разделить свои знания с кем-нибудь.
И не было никого, кто бы решил, как ему следует поступить,— никого, кроме командора Джона Джастинга Адамса!
И ко всему тому — я был уверен, что не ошибался в своей догадке,— Джон Джастинг Адамс был влюблен в дочь Морбиуса...
Я опять двинулся к пруду, но успел сделать только несколько шагов и остановился как вкопанный. Казалось, мои мысли вызвали ее... Да, это была Алтайра. Она появилась в тот момент, когда фигура Адамса снова возникла в поле моего зрения. Девушка вышла из-за деревьев, окружающих с той стороны пруд, и руки ее были полны цветов, видимо, только что собранных. Это были крупные пурпурные цветы на длинных белых стеблях. Она рассматривала их, опустив голову.
Никто из них не замечал друг друга, пока они не столкнулись. Сошлись буквально на расстоянии одного шага и только тогда подняли головы и остановились. Не шелохнувшись, они смотрели друг на друга.
Что-то было в этой маленькой живописной картине — прелестное, совершенно естественное, немного драматичное в смысле общего рисунка и цвета,— что удерживало меня от поспешного движения так же, как и их.
Они не видели меня. Было ясно, что я должен либо уйти, либо окликнуть их. Но я не двинулся с места, а почему-то продолжал наблюдать за ними.
Трудно сказать, как долго они стояли так, глядя друг на друга, но я знал, что они молчали. Их фигуры были слишком далеко от меня, чтобы можно было что-то услышать или рассмотреть движение губ, но я был уверен, что они ни о чем не говорили. В том, как они смотрели друг на друга, было что-то вызывающее, какой-то оттенок настороженности — в особенности у Алтайры,— и это помогло мне догадаться, что между ними был конфликт. Конфликт, о котором я ничего не знал...
Затем вся эта неподвижная картина пришла в движение.
Видимо, Алтайра заговорила и почему-то отвернулась. Тогда Адамс в первый раз пошевельнулся. Он вынул руку из кармана и дотронулся до ее плеча. Алтайра быстро обернулась, ее голова откинулась назад, как бы в знак протеста... Но тут руки у нее раскрылись, и цветы алым потоком упали к ее ногам. Адамс обнял ее, она положила свои руки ему на плечи, и они соединились в поцелуе...
Я пришел в себя, повернулся и побрел по направлению к дому. Как жаль, что я ничему не мог помочь! Их фигуры еще виднелась между кустами. Они медленно удалялись, и рука Адамса обнимала девушку. Скоро они исчезли за деревьями...
2Я возвратился в дом. Мысль о Робби уже не так сильно раздражала меня, и я начал его искать. Он стоял в своей пугающей неодушевленности как раз за дверью гостиной. Окликнув, я «оживил» его, и он не только показал мне комнату Морбиуса, но и перенес его туда.
Это была маленькая, поистине монашеская комнатка в конце коридора, ведущего из гостиной. Когда мы уложили все еще спящего Морбиуса в постель, я отослал Робби и проверил сердце, дыхание и кровяное давление своего пациента. Они оказались гораздо лучше, чем я ожидал, и, удостоверившись, что он устроен удобно, я вышел из его комнаты. И тут столкнулся с проблемой, которой сам не ожидал. Ведь Робби был активизирован! Как же теперь «угомонить» его?
Ответ был прост, но я нашел его лишь после получасового обдумывания всевозможных вариантов приказаний роботу. Я заметил, что он, будучи активизирован, своим мерцающим из-под жалюзи светом больше нервировал меня и все время заставлял чего-то опасаться, чем тогда, когда мертвым беззащитным горбуном маячил в углу. Он сам подсказал мне ответ. Я спросил:
— Робби, как мне выключить тебя?
И он послушно ответил, жужжа и прищелкивая. Оказалось, что это было так же легко, как и его активация. Я сказал:
— Ну, довольно!
Так и случилось. Он снова стоял в своем углу — огромный безжизненный кусок металла.
Я сел у окна, глядя поверх внутреннего дворика, курил сигареты одну за другой и старался бодрствовать, уговаривая себя, что сейчас не время уставать...
Я докуривал третью сигарету, когда мне показалось, что слышу отдаленный треск и свист пистолета «Д-Р». Я вскочил, подбежал к двери, распахнул ее. И остановился на пороге, удивляясь, не приснился ли мне этот звук.
Тишина была такой необычайно полной, что нельзя было поверить в то, что ее только что нарушили, и чем больше я вслушивался, тем меньше был уверен, что действительно слышал выстрел...
И тут я увидел Адамса и Алтайру. Они шли к дому по золотистой траве, не замечая меня. Я отступил, медленно и тихо закрыл дверь, пересек гостиную и сел в большое кресло. Прошла минута или две, прежде чем они вошли. Я сделал вид, что будто не сразу заметил их приход, пока они не оказались в комнате, а потом встал и заявил, что не слышал, как они вошли.
Конечно, они были очень сдержанны, но невозможно было ошибиться, что в их отношениях появилось что-то новое. Между ними, казалось, установилась какая-то невидимая связь. Но тут я заметил, что Алтайра только что плакала. Слезы все еще наполняли ее глаза. Это совсем не вязалось с той сентиментальной картиной, которую я мысленно представил себе, и я выпалил:
— В чем дело?
И только тогда сообразил, что этот вопрос был самым бестактным, какой только можно было задать.
Но она улыбнулась мне и сказала:
— Пожалуйста, простите меня... Я знаю, что веду себя глупо...— Она подавила всхлипывание, искоса взглянула на Адамса и продолжала.— Доктор, пожалуйста, скажите мне...
