Джордж Мартин - Козырные тузы
— Вы же снабдили меня необходимым оборудованием. И дали способность испытывать эмоции. А в довершение всего еще и наделили привлекательной внешностью.
— Ха. — Травничек перевел взгляд с Модульного человека на экран и обратно. — Оборудованием я тебя снабдил для того, чтобы ты при необходимости мог сойти за человека. А способность испытывать эмоции дал затем, чтобы ты мог разобраться, кто враг общества, а кто нет. Даже не думал, что ты станешь заниматься такими вещами. — Он бросил окурок на пол и плотоядно осклабился. — Ну и как, понравилось?
— Да, это было приятно.
— Гляди-ка, а твоя блондинистая потаскушка, похоже, получает удовольствие. — Травничек потянулся к видеомагнитофону. — Пожалуй, стоит взглянуть на это еще разок с самого начала.
— А на ту старуху вы еще раз посмотреть не хотите?
— Я предпочитаю молоденьких. Принеси-ка мне пива. Кстати, у нас есть попкорн?
— Нет! — отрывисто бросил андроид через плечо.
Он принес Травничеку бутылку «Урквелла» и не сводил с него глаз, пока тот не сделал первый глоток. Чех раздраженно фыркнул:
— Мне не нравится, как ты на меня смотришь.
— Вы предпочли бы, чтобы я смотрел на вас как-нибудь по-другому? — осведомился он.
Максим побагровел.
— А ну марш в угол, примус похотливый! — заорал он. — И чтобы не смел на меня морду поворачивать, утюг блудливый!
Весь остаток дня его детище простояло в углу, а Травничек просматривал видеозапись, то и дело заливаясь хриплым хохотом. Мало-помалу смеяться ему расхотелось, а под ложечкой похолодело от смутного предчувствия. Он отключил видеоаппаратуру, засунул окурок сигареты в бутылку из-под пива и тут же закурил следующую.
Андроид начинал вести себя слишком независимо. Травничек перебирал в памяти строчки собственноручно написанных программ, раз за разом возвращаясь к файлу «Всякая всячина». Свою подборку сведений о человеческих эмоциях он составил из самых разных, но несомненно заслуживающих доверия источников — от доктора Фрейда до доктора Спока. Написание этой программы — то есть преобразование не поддающихся никакой логике причуд человеческого поведения в строгую последовательность машинных команд — стало для него делом чести. Талантливый ученый разработал ее, чтобы не сойти с ума от болезненной университетской действительности, которая казалась ему плодом коллективного бессознательного бреда Джексона Каменной Стены[5] и Альберта Шпеера. Ему хватило и десяти минут на осознание своей ошибки: бритые под машинку студенты с их униформой, армейскими ботинками и саблями слишком напоминали ему эсэсовцев. Травничек не мог забыть кошмара Лидице, откуда он вырвался только благодаря тому, что спрятался за телами мертвецов. А потом на смену немцам пришли советские и чешские службы безопасности.
Человеческая психология как таковая Травничека не интересовала никогда; страсть, по его мнению, была не только глупостью, но и пустой тратой времени. Но переложить страсть в программу — о да, вот это было интересно!
Вот если бы восстановить в памяти тот период… Сколько месяцев он провел в своем созидательном трансе, служа каналом для собственного духа? Что он тогда понаписал? Что вообще творится в этом файле под названием «Всякая всячина»?
На миг Травничеку стало страшно — перед ним явственно замаячил призрак Виктора Франкенштейна. А вдруг андроид взбунтуется, начнет испытывать враждебность к своему создателю? Да нет, такое невозможно. Травничек заложил это в систему как главенствующий принцип. Его творение не может изменить свои основополагающие установки, пока его электронное сознание физически не повреждено — как человек не может в одиночку изменить свой собственный генетический код.
Травничек понемногу успокоился и даже взглянул на андроида с некоторым восхищением. Его охватила гордость при мысли о том, что он сумел создать такого способного ученика.
— А ты не промах, примус. — Он удовлетворенно кивнул и выключил видеомагнитофон. — Прямо как я в молодости. — Он назидательно поднял палец. — Но сегодня — никаких баб. Отправляйся искать старуху.
Голос Модульного человека, стоявшего лицом к стене, прозвучал глухо.
— Слушаюсь, сэр.
* * *Отблески неоновых огней расцвечивали облако морозного пара, в которое превращалось, смешиваясь, дыхание членов шайки натуралов, собравшихся под вывеской у входа в клуб «Беги-беги». Детектив третьего ранга Джон Ф. К. Блэк сидел за рулем ничем не примечательной машины, то поглядывая на светофор — когда же можно будет свернуть на Шифф-парквэй? — то автоматически прочесывая взглядом толпу: лица, имена, способности. Он только что сменился с дежурства и выписал себе машину без опознавательных знаков, поскольку весь следующий день ему предстояло таскаться за подозреваемым — по телевизору это именовали «наружным наблюдением». Рикки Сантильянес, мелкий воришка, только вчера выпущенный из каталажки, ухмыльнулся, продемонстрировав полный рот стальных коронок, и показал Блэку средний палец. «Резвись, резвись, сынок», — подумал Блэк. «Демонические принцы» Джокертауна громили шайки натуралов каждый раз, когда те попадались им на пути.
Афиша у входа объявляла, что сегодня в клубе играет группа, именовавшаяся «Прародительница Роя», — эти группы никто не мог бы упрекнуть в отрыве от реальности! По чистой случайности именно в тот миг, когда Блэк разглядывал афишу, на светлом пятачке перед входом появился агент Фрэнк Кэррол. Вид у него был довольно странный: фуражка в руке, волосы всклокочены, форменная куртка заляпана чем-то странным, светящимся в пульсирующем неоновом свете флуоресцирующим хромово-желтым огнем. Блэку показалось, что он направляется в полицейский участок, расположенный в паре кварталов отсюда. Натуралы со смехом расступились, давая ему дорогу. Блэк знал, что район, которым занимается Кэррол, находится совсем в другом месте, и его вряд ли привела бы сюда служебная необходимость.
Кэррол служил в полиции уже два года — пришел туда сразу же после школы. Это был высокий мужчина с темно-каштановыми волосами и аккуратными усиками, среднего телосложения, но слегка накачанный на тренировках, которые посещал от случая к случаю. К своему делу он подходил со всей серьезностью, обязанности исполнял добросовестно и методично, засиживался на работе допоздна даже тогда, когда этого не требовалось. Блэк относил его к категории хороших исполнителей, хотя и без божьей искры — короче говоря, не из тех, кто бегает по улицам зимой в двенадцать часов ночи с дикими глазами.
