Большая глубина - Кларк Артур Чарльз
Между прочим, одно из худших злодеяний совершалось как раз в вашей области, и было это всего лет шестьдесят-семьдесят тому назад. Я читал, как загарпуненные киты умирали после страшных мук, помногу часов мучились, а мясо их уже никуда не годилось, оно оказывалось отравленным токсинами, которые выделяются во время предсмертных судорог.
– Это исключительные случаи, – вставил Франклин. – И ведь мы давно с этим покончили.
– Верно, но из таких случаев тоже складывается наша вина, которую мы обязаны искупить.
– Свенд Фойн не согласился бы с вами. Когда он в 1870-х годах изобрел гарпун с взрывающимся наконечником, он в своем дневнике возблагодарил господа бога и назвал его творцом гарпуна.
– Любопытная точка зрения, – сухо ответил Тхеро. – Я бы охотно поспорил с ним. Знаете, есть простой опыт, который позволяет разделить людей на два разряда. Человек идет по улице и там, куда должна опуститься его нога, видит жука. Перед ним выбор: либо изменить свой шаг и пощадить жука, либо раздавить его. Как бы вы поступили, мистер Франклин?
– Это зависит от жука. Если известно, что он ядовит или вреден, я убью его. Если нет – дам ему уйти. И любой разумный человек сделает то же самое.
– Значит, мы неразумны. На наш взгляд, убийство оправдано только, чтобы спасти жизнь более высоко организованного существа. А такие случаи бывают удивительно редко. Но позвольте мне вернуться к сути дела, а то мы, кажется, уклонились в сторону.
– Лет сто назад ирландский поэт Дансени написал пьесу «Какая польза от человека», вы скоро увидите ее в одной из наших телевизионных программ. Герою пьесы снится, что чудесные силы перенесли его куда-то из солнечной системы и он предстал перед судом зверей. Если за него не вступятся хотя бы два животных, человечество будет уничтожено. Только собака находит добрые слова в защиту своего повелителя, все остальные, помня старые обиды, говорят, что для их блага было бы лучше, если бы человек никогда не существовал. Вот-вот будет вынесен роковой приговор, но в последнюю секунду появляется еще один поручитель и спасает человечество от погибели. Единственным, кроме собаки, существом, которое нуждается в человеке, оказался… комар.
Вы скажете, что это всего-навсего забавная шутка. Наверно, и сам Дансени так думал – он был заядлым охотником. Однако поэты часто, сами того не подозревая, высказывают глубокие истины. И мне сдается, что эта почти забытая пьеса содержит чрезвычайно важную для человечества аллегорию.
Лет через сто, Франклин, мы в буквальном смысле слова выйдем за пределы солнечной системы. Рано или поздно мы встретим разумные существа намного совершеннее человека, но совсем не похожие на него. И когда придет это время, вполне возможно, что превосходящие нас существа будут обращаться с нами так, как мы обращались с другими обитателями своей планеты.
Эти слова были произнесены негромко, но так убежденно, что Франклину на миг стало не по себе. И он подумал: а ведь, пожалуй, во взглядах Маханаяке Тхеро есть что-то, и не только простая гуманность.
Если к понятию гуманность вообще приложимо слово «простая». Ему и самому никогда не нравилось то, во что выливалась его работа, настолько он привязался к своим исполинским питомцам – но что поделаешь!..
– Все это звучит очень убедительно, – признал Франклин, – однако хотим мы того или нет, надо мириться с объективной реальностью. Не знаю, кто автор выражения «Зубы и когти природы в крови», но сказано верно. И если миру придется выбирать между пищей и этикой, могу заранее сказать, что победит.
Тхеро чуть-чуть улыбнулся, намеренно или подсознательно копируя благостное выражение лица, которое столько поколений художников сделали главной и неотъемлемой чертой Будды.
– Но ведь в том-то и дело, дорогой Франклин, – ответил он, – что выбирать нет нужды. Нам впервые в истории предоставлена возможность выйти из древнего круга и есть в свое удовольствие, не проливая крови невинных созданий. И я искренне благодарен вам, вы помогли мне увидеть, как это сделать.
– Я? – воскликнул Франклин.
– Вот именно, – сказал Тхеро, и его улыбка нарушила все каноны буддийского искусства. – А теперь, если вы не против, я немного посплю.
Глава 21
– И это, – бурчал Франклин, – моя награда за двадцать лет преданной службы обществу: собственная семья смотрит на меня как на запятнанного кровью мясника.
– Но ведь это все была правда, – сказала Энн, показывая на экран телевизора, где только что ручьями лилась кровь.
– Конечно, это правда. И вместе с тем очень искусный монтаж с определенной целью. Я могу так же убедительно выступить в нашу защиту.
– Ты уверен? – спросила Индра. – Можешь не сомневаться. Главное управление попросит тебя об этом – справишься ли?
Франклин негодующе фыркнул:
– Этидифры и расчеты – вздор! Дурацкая мысль – превратить наше – стадо из мясного в молочное. Если мы все бросим на производство китового молока это не возместит и четверти жиров и белков, которые мы потеряем, закрыв разделочные цехи.
– Давай, Уолтер, – ласково произнесла Индра, – отводи душу, не то еще лопнет какой-нибудь сосуд. Я же знаю, что тебя больше всего задело: его предложение расширить планктонные фермы, чтобы возместить потерю.
– Но ведь ты биолог, скажи сама, есть смысл делать из этого горохового супа грудинку или бифштексы?
– Во всяком случае, это возможно. Ловко они придумали – сам шеф-повар ресторана «Уолдорф» попробовал настоящий и синтетический бифштексы и не сумел их отличить. Да, тебя ждет тяжелый бой – планктонники сразу станут на сторону Тхеро, и в Главном морском управлении будет полный раскол.
– Он на это и рассчитывал, – сказал Франклин с невольным восхищением. – Он чертовски хорошо осведомлен. Не надо было мне тогда столько говорить корреспонденту о производстве молока, а они еще постарались, так расписали, что дальше некуда. Уверен, с этого все и пошло.
– Кстати, я как раз хотела спросить – откуда у него данные, на которых построены расчеты? По-моему, они были известны только работникам отдела.
– Верно, – признал Франклин. – Как я сразу не подумал? Завтра утром отправлюсь на Герон, потолкую с доктором Люндквистом.
– Возьми меня, пап, – попросила Энн.
– В следующий раз, дочурка. Ты еще маленькая.
– Доктор Люндквист сейчас в лагуне, сэр, – сказал старший лаборант.
– И его никак не вызовешь, пока сам не вернется.
– Вот как? А если я отправлюсь туда и позволю себе отвлечь его?
– Вы знаете, сэр, не стоит. Аттила и Чингисхан не любят чужих.
– Черт возьми, он с ними плавает?
– Да, они к нему очень привязались. И к своим смотрителям хорошо относятся. Но постороннего человека могут нечаянно скушать.
Гляди, какие чудеса тут творятся без моего ведома, подумал Франклин. Придется сходить к лагуне. Если не слишком жарко и если ты без груза, нет никакого смысла ехать на машине – тут же два шага.
Пока Франклин добрался до нового восточного пирса, он несколько раз успел пожалеть о своем решении. То ли Герон вырос, то ли годы дают себя знать… Он сел на опрокинутый ялик и посмотрел в море. Несмотря на прилив, было ясно видно кромку рифа и время от времени два облачка в воздухе над огороженным загоном: влажный выдох двух косаток. А вон и маленькая лодка с человеком, только издали не разобрать кто – доктор Люндквист или кто-нибудь из его помощников.
Франклин подождал несколько минут, потом вызвал по телефону ложу.
Добравшись до загона (сам доплыл бы быстрее), он впервые увидел Аттилу и Чингисхана.
Косатки были чуть поменьше тридцати футов в длину. Когда подошла лодка, обе высунулись из воды, и на Франклина уставились огромные умные глаза. Странная поза и эти белые «манишки» вызвали у него оторопь, точно он видел перед собой не животных, а существа, которые превзошли человека в развитии. Он, конечно, знал, что это не так и что перед ним самые жестокие убийцы, каких знает море.
