Владимир Михайлов - Заблудившийся во сне
– Минаев, наверное. Его шофер. Шеф ездил только с ним. И в тот день в ПИОН – тоже.
В это я поверил. Шоферы обычно знают о своих хозяевах все.
– Где мне лучше всего искать его – здесь, в ПС? В каких палестинах?
Сорокопут ответил без промедления:
– Где-нибудь, где много деревьев. В лесах. Это его увлечение. Шофер, как вы понимаете, – не кабинетный деятель. Сам Груздь – да, он и тут наверняка сидит в четырех стенах. Может быть, вам покажется странным, но мне почему-то думается, что он и скрылся-то для того только, чтобы ему не мешали думать: может быть, у него родилось что-то, еще более сумасшедшее – идея или конструкция… Да. А Минаев – в лесу. Мы его так и зовем: «Леший». Больше ничего сказать не могу…
– Ты и так наговорил слишком много, – упрекнула его супруга. – И вообще: пора вставать. Я слышу будильник. Хотя ты можешь еще подремать минут десять, даже пятнадцать…
Он: Нет уж. Лучше я все-таки встану.
Похоже, им не очень нравилось мое общество.
Да и мне их компания успела достаточно надоесть.
Хотя над словами относительно творческого уединения, пожалуй, стоило подумать. Но не сию минуту.
Хочется спать
Позволив свидетелям выкарабкиваться из Пространства Сна своим естественным ходом, я вовсе не ожидал, что вместо традиционного американского южного пейзажа увижу, скажем, свой давно и хорошо известный двор. В Пространстве Сна так бывает редко. Гораздо больше шансов узреть перед собой что-то, чего ты никогда не встречал и даже не думал, что когда-нибудь придется столкнуться с подобным. И хорошо еще, что места, в которых ты вдруг очутишься, какими бы странными они ни показались, окажутся все же нашими, земными, пусть и совершенно незнакомыми; мы избегаем совершать такие действия, которые вдруг могли бы забросить нас неизвестно в какой макрокон – туда, откуда и выбраться-то не сумеешь. Из той шестерки спящих в нашем Музее, о которой я упоминал, большинство – если только не все – попали скорее всего именно в такую ситуацию (по ошибке, а кое-кто, может быть, и намеренно, по свойственной каждому из нас страсти к риску), да так и остались неизвестно где. Вынужденно, а может быть, просто им там больше понравилось. Как Питону, о котором мне напомнили перед стартом.
Однако я, затворив за собою дверь, оказался в одном из наших земных вариантов, – хотя и не взялся бы определить по карте, в каком именно полушарии. Но, разумеется, это было по-прежнему Пространство Сна, а не реальный земной пейзаж.
Передо мною расстилалась песчаная, совершенно лишенная растительности равнина, плавными волнами уходившая к горизонту и наверняка продолжавшаяся и за ним. Не было никакого следа пребывания здесь не только людей, но и вообще какой-либо жизни. Солнце стояло близ зенита, и мне сразу же стало казаться, что климат этот мне противопоказан: я – убежденный сторонник среднего пояса. Однако укрыться было некуда, в чем я уверился, совершив полный оборот вокруг собственной оси. Везде было одно и то же. Я оглядел, насколько это было возможно, и самого себя: всегда полезно знать, каким ты представляешься постороннему взору – если даже глядеть и некому. И убедился, что выглядел я не очень презентабельно: весь мой гардероб составляли набедренная повязка и какая-то тряпка, подобие полотенца, которой, словно чалмой, была, к счастью, обмотана голова: иначе солнечный удар был бы мне обеспечен самое позднее через четверть часа – солнце отпускало здесь свои лучи без ограничения, щедрее, чем на рождественской распродаже. Я с неудовольствием подумал о том, что кожа все равно в скором времени пойдет пузырями.
В таких случаях первой реакцией бывает – двигаться, идти, если даже не имеешь представления – куда. Конечно, определить стороны света было не так трудно, соорудив подобие солнечных часов; правда, единственным, что можно было бы использовать в качестве стержня, был я сам: вокруг не виднелось ни травинки, а у меня в карманах не нашлось ничего хотя бы потому, что карманы отсутствовали вместе со всем остальным костюмом. Ладно, я мог бы немного постоять и на месте, наблюдая за движением тени; но что толку? Не зная, где находишься, ты не можешь и знать – куда двигаться, в особенности если нет заметного понижения поверхности в какую-либо сторону где можно надеяться найти воду. Так что идти можно было беспрепятственно в любом направлении – но совершенно незачем. Поэтому я решил пока что остаться на месте и заняться единственным делом, которое имело сейчас какой-то смысл: думать. Пока голова еще более или менее нормально работает, а жара и жажда еще не приступили к своей негуманной деятельности.
Подумать же было о чем.
Любой дример знает – точка, в которую мы попадаем, направляясь в Пространство Сна или перемещаясь в нем, никогда не бывает произвольной. Насколько нам пока известно, никто не распоряжается нашим передвижением здесь, кроме нас самих. Почти как в яви, в Производном Мире. Разница только в том, что там, чтобы оказаться в каком-то другом месте, вы идете в нужном направлении, или садитесь в машину и крутите баранку, или покупаете билет на поезд, самолет, автобус – на что угодно, вернее – на то, что вам по карману. Пространство же Сна (которое, возможно, в определенном смысле представляет собою, кроме всего прочего, сверхгигантский компьютер, где вы задействованы, как крохотный чип) само перемещает вас, исходя из тех процессов, которые происходили или продолжают происходить в вашем астрале; оно их считывает и реализует. Причем оно действует точнее вас самих: порою вы неправильно определяете, что именно доминирует в этот миг в ваших мыслях и желаниях – поскольку не контролируете своего подсознания ни в яви, ни здесь, в ПС. А Пространство Сна контролирует и то, и другое, мгновенно вычисляет равнодействующую – и потому нередко приводит вас в некоторое изумление – когда вы оказываетесь вовсе не там, где (как вам казалось) хотели бы.
Я, как все мы, подсознания не контролирую. Однако всегда стараюсь по возможности учитывать вносимые им для ПС коррективы. И вот сейчас мне следовало докопаться до ответа на вопрос: почему я вдруг оказался в этой господней песочнице вместо того, чтобы заниматься розыском Борича в цивилизованных местах, где он был схвачен, можно сказать, на наших глазах?
Я уселся на твердый, почти не продавливавшийся подо мною песок. Не то чтобы устал; просто следовало уменьшить поверхность облучения. Хотя мне лучше думается в движении, а не в статике. И принялся размышлять.
Что было моей основной мыслью, основным желанием в мгновение, когда я выходил из шерифского кабинета? И еще раньше, когда я находился там, но разговор со свидетелями пошел уже на ходу?
