Игорь Борисенко - Вариант "Ангола"
– Я об этом думал, – кивнул Вершинин. – Не знаю, правда, когда теперь наши "литературные вечера" возобновятся.
– Завтра или послезавтра, чего тут думать! – воскликнул я.
Однако тут я немного ошибся, ибо перегрузка топлива затянулась. Насос постоянно ломался, шланги несколько раз рвались. Прозрачная вода бухты вся была залита соляром, что очень беспокоило Гусарова.
– Наследим тут, как коровы на лугу, – зло говорил он во время очередного ужина в кают-компании "Микояна".
– А что делать? – разводил руками Трескин и в качестве успокоительного требовал у буфетчицы Лиды графинчик с водкой.
Особ противоположного пола на пароходе было три: кроме буфетчицы, еще уборщица и дневальная. Хотя я столько времени вообще не видел женщины, ничего во мне при виде их не всколыхнулось, в отличие от некоторых матросов, ночью прыгавших на палубу "Микояна" и получивших там небольшую взбучку. Все же "морские" женщины были довольно своеобразны, чтобы соблазнить такую тонкую натуру, как я. Особенно меня шокировали их формы: не знаю, как довольно субтильный минер Харитонов надеялся обнять такой "стан"? У него и рук бы не хватило. Впрочем, что это я… Не обниматься он лез, ясное дело – но получил только синяк под глазом и наряд по гальюну.
В укромной бухточке мы простояли и последний день октября, и первый день ноября, и еще добрую часть второго. Наконец, когда последняя бочка с соляркой была опорожнена, а мотористы без сил упали на свои койки, Гусаров собрал последнее совещание на борту "Микояна". В краткой речи он поблагодарил членов экипажа парохода за их неоценимую помощь в выполнении нашей важной миссии и выразил надежду встретиться на этом самом месте еще раз. Самой трудной задачей было выработать срок этого рандеву. Никто не мог предсказать, сколько точно времени займет дорога до Анголы, сколько обратная, и сколько придется находиться там. После долгих споров и прикидок, сошлись на том, что "Микоян" вернется к Мас Афуэра ровно через три месяца. Если лодка намного опоздает, то лишится большей части свежих продуктов – но главное что солярка не пропадет.
Тепло попрощавшись с командой парохода, мы в последний раз спустились по трапу. Отплывать было решено немедленно, несмотря на приближавшуюся ночь. Что нам ночь – главное, засветло успеть выйти за шлюпкой в море, а там неважно, светит ли солнце. Почти все "микояновцы" собрались вдоль бортов, размахивая руками. Палубная команда "Л-16" отдала швартовы, и лодка медленно отошла задним ходом. Гусаров приложил ладонь к козырьку фуражки. Я было потянул руку сделать тоже самое, но вовремя вспомнил, что к пустой голове руку не прикладывают. Я ведь не носил формы уже черт знает сколько, с самой Камчатки.
Прощание проходило беззвучно. Наверняка капитану "Микояна" хотелось дать гудок подлиннее, но нельзя, демаскирует. Так, в тишине, мы отошли от берега, погрузили шлюпку и взяли курс на юг, к проливу Дрейка. Освещенный приглушенными лучами садящегося солнца, Исла Мас Афуэра остался за кормой.
Интерлюдия I
Капитан португальских колониальных сил Густаву Виэйру отпил из бутылки глоток теплого пива, и посмотрел на часы. Было 13.40.
– Ну где же он? – пробормотал Виэйру. – Договорились ведь на половину второго…
В скверике Бенгелы было жарко и людно. Жарко – потому что немногочисленные деревья почти не давали тени, и капитану, примостившемуся на каменной скамеечке, уже порядком напекло голову. Людно – потому что горожане, похоже, не имели ни малейшего представления о том, что в скверах надо гулять и отдыхать. Здесь же, напротив, кипела жизнь. Слева, в двух десятках метров от капитана, расположились несколько торговцев-хунго – завернутые в цветастые тряпки, они крикливо расхваливали безделушки, разложенные прямо на мостовой, мимо сновали носильщики-байлунды (хунго, байлунды – народности в Анголе – авт.), волокущие какие-то тюки и коробки, справа колдовал над жаровней продавец съестного. Готовил он, судя по доносившемуся запаху, креветок – а вон и кувшин с вездесущим пири-пири, обжигающим местным соусом, который аборигены добавляли, пожалуй, ко всему, кроме напитков. Заметив взгляд португальца, продавец всплеснул руками – языческие амулеты вперемешку с католическими крестами, которыми он был увешан едва ли не с ног до головы, забренчали – и громко залопотал на умбунду (язык народа овимбунду, одного из народов группы банту, самого многочисленного в Анголе – авт.). "Креветки, свежайшие креветки, вкуснейшие креветки!", перевел Виэйру, за время службы в Анголе научившийся сносно понимать основные местные языки. "Мои креветки вкуснее жирных белых личинок!", продолжал надрываться продавец. От таких рекомендаций к горлу подкатила тошнота, и капитан отвернулся. Ему нездоровилось с утра – ломило суставы, то и дело подташнивало. Отлежаться бы в своей комнате, выспаться как следует – но нет, если сегодня не встретиться с племянником, Жуаном, то следующая возможность передать записи представится только через два месяца, а кто знает, что произойдет за это время?
Часы показывали 13.53. Ну где этот мерзавец?
– Вижу, дядюшка, ты тут не скучаешь! – "мерзавец", возникший, словно из-под земли, едва ли не с разбегу плюхнулся на скамейку, и бесцеремонно выхватил бутылку из рук капитана. – Пивом пробавляешься? Фу, дешевое пойло! А я думал, наши славные офицеры ничего слабее кашасы (водка из сахарного тростника, национальный алкогольный напиток в Анголе – авт.) в рот не берут!
– Конечно, не берут. Только она кончилась, пока тебя ждал, – парировал Виэйру, и поежился. Ему на несколько мгновений стало холодно – и это в такую-то жару! Хорошо бы и в самом деле сейчас "принять" пару стаканов чего-нибудь покрепче пива. – Ты опоздал на двадцать три минуты, племянничек.
– Делов-то, это ж даже не полчаса, – легкомысленно отмахнулся Жуан, черноволосый молодой мужчина лет двадцати пяти, одетый в униформу летчика со знаками различия португальских ВВС. – Сам понимаешь: пока все проверили, пока заправились. Да еще правый пропеллер не в ту сторону завертелся – представляешь? Чуть полет отменять не пришлось!
– Болтун, – покачал головой капитан. – Я бы тебе самолет не доверил…
– Но ты же доверяешь мне нечто более ценное, – Жуан с ухмылкой заглянул ему в глаза. – Свои записи, дело всей жизни!
– Похоже, обращаться к тебе было ошибкой, – капитан поднялся со скамьи.
– Подожди, дядя, – Жуан посерьезнел. – Ну подумаешь, пошутил. Давай свои бумаги…
– То-то, – капитан снова сел, и протянул племяннику небольшую потертую папку черной кожи, перетянутую резинкой. В папке было несколько толстых блокнотов, копии документов, и крупномасштабная карта местности, испещренная пометками и значками. – Когда ты будешь в Лиссабоне?
