Алексей Смирнов - Натюр Морт (сборник)
— Не дожгли! — выговорил запыхавшийся Коквин, глядя на урну. — Ну что — исправим, спалим?
— Нет, — улыбнулся Ферт, — это неправильно. Надо, чтоб все было видно. Спалим — и что останется? Рубите ее в щепки! — приказал инструктор.
Вновь взметнулись лезвия лопат, раздался треск. Горстка темного порошка высыпалась на снег, Ферт кивнул Свищеву; — тот спустил штаны и, кряхтя, пристроился над обломками. Саврасов встал сзади — в очередь, но Ферт посоветовал ему поберечь добро для других.
— Краску! — велел инструктор.
Ему подали большую жестянку с торчащей малярной кистью, Ферт лично пошуровал внутри, приблизился к поваленному памятнику и черной краской намалевал свастику.
— А почему не что-то другое? — спросил, как всегда, любознательный Антон. Его пытливый разум не любил неясностей.
— Потому что свастика — жупел, пугало для людей, — растолковал ему Ферт. — Страх перед ней — генетический, она уже сама по себе устрашает. Нам ведь наплевать, кем нас сочтут — главное, чтоб была достигнута цель. Когда враг будет уничтожен повсеместно, тогда мы откроем, что не имеем никакого отношения к идеологии свастики.
Общими стараниями могилу было не узнать. Отряд, окрыленный победой, не собирался останавливаться на достигнутом.
— Ломай дальше! — крикнул Недошивин, и его призыв был услышан, и даже командиры подчинились, приветствуя инициативу снизу.
Разбежавшись кто куда, взялись за новые памятники и кресты. Разбивали вдребезги фотографии, мочились и оправлялись на свежий, искрящийся в лунном свете снег. Рисовали свастики и шестиконечные звезды, писали шестерки числом по три, крушили ограды, рубили лопатами кусты. Разогревшись, поскидывали в кучу шубы и пальто, а Недошивин, имевший обыкновение купаться в прорубях, и вовсе разделся — прыгал голый от креста к кресту, нанося точные, разрушительные удары.
— Свеженькая! — послышался из-за кустов восхищенный визг Щуся. — Вчера схоронили!
Бросив все, как есть, поспешили на его зов; Щусь нетерпеливо подпрыгивал, показывая на увешанный венками деревянный, на время установленный крест. Но табличку уже приладили, Ферт осветил ее своим фонарем и присвистнул:
— Двадцать девять годков — всего-то!
Свищев облизнулся.
— Какие будут идеи? — спросил он голосом одновременно и сиплым, и звонким.
Коквин хихикнул и, не справляясь с переполнявшими его чувствами, забился в причудливом, собственного сочинения танце.
— Копаем? — осведомился Антон, который перестал понимать что-либо помимо действия, действия и еще раз действия.
— Спрашиваешь! — воскликнул Щусь и первым вонзил штык лопаты в припорошенный песок.
Трудились долго; гроб вынимать не стали — просто отодрали и выбросили крышку. Покойницу выволокли за волосы, и Ферт склонился над ней, принюхиваясь.
— Как из морозилки, — похвалил он ее. — Совсем не испортилась.
— Спряталась, сука, — уйти от нас думала, — молвил Злоказов, пожирая умершую глазами.
— Погодите, у нее брюлики! — крикнул кто-то из звена Свищева. — Руби пальцы!
Действительно — женщину похоронили, не снимая колец, и сотрудники «УЖАСа» не стали медлить с изъятием преступно упрятанных ценностей.
— А теперь, — сказал Ферт, трогая труп ботинком, — напомним ей о жизни, которую не задушишь, перед которой бессильны смерть и тление.
Одежду на покойнице разодрали в мелкие клочья; первым пристроился Недошивин со словами:
— Нравится, не нравится — спи, моя красавица!
Ферт, когда звеньевой насытился, вынул тесак, вонзил женщине в ребра и начал кромсать ей грудь и живот.
— Правильно, начальник! — прохрипел Свищев. — Мы ее и в печенку поимеем, и в селезенку!
— Потроха-то выдерни сначала, — предложил Холомьев. — Будем уходить, я на березу повешу, у входа.
Антон Белогорский, чувствуя, что пока еще плохо себя зарекомендовал, сказал, что тоже пойдет поищет чего посвежее, и Ферт одобрительно закивал, сверкая очками. Но отличиться не удалось — Антон не встретил ни одной свежей могилы и завидовал Щусю, которого теперь обязательно отметят или повысят. Он долго бродил среди снежных надгробий, потом вернулся, намереваясь принять участие в поучении усопшей, но опоздал — ее уже некуда и не во что было поучать.
— Трупный яд по-научному — кадаверин, — сказал ему зачем-то Злоказов, утирая губы перчаткой.
Возле разоренной могилы творилось непонятно что: коллеги Белогорского рычали и дергались, их движения постепенно теряли целенаправленность, сжатые кулаки рассекали пустое пространство, сапоги и ботинки бездумно пинали снежную пыль, перемешанную с костным крошевом. Партайгеноссен выдыхались, и Ферт, как более опытный, уловил это первым.
— Отбой, товарищи! — крикнул он, сложив руки рупором. — Глушите музыку, одевайтесь и продвигайтесь к выходу. Не забудьте захватить сувенир для нашего коллеги, который, увы, очень много потерял, сторожа тех бездельников, — Ферт имел в виду Тубешляка.
Свищев, подчиняясь, нагнулся, поднял что-то с земли и положил в карман.
Собирались обстоятельно, неторопливо; по мере готовности — уходили в сторону сторожки, обмениваясь на ходу замечаниями и делясь впечатлениями.
— Ты-то успел хоть что-нибудь? — спросил у Белогорского Ферт, поправляя шарф.
— А то нет, — ответил Антон бесшабашно. — Жаль, что холодно. Летом, наверно, будет поприятнее.
— Гораздо поприятнее, — подхватил Ферт, и они пошли бок о бок по направлению к станции — догонять основные силы, ушедшие далеко вперед.
13Дома творилось такое, что смутился даже Антон, привыкший ко всякого рода необычностям. Все железное било его током, на обоях разрослись незнакомые грибы — жидкие, синюшного цвета; ванную и туалет безнадежно залило. Подозрительно быстро тикали часы, шкаф оказался распахнутым настежь, и выброшенная одежда валялась на полу бесформенной грудой. В щели — дверные и оконные — струился пронырливый холод. Лампочка взорвалась, стоило щелкнуть выключателем; что-то круглое, непонятное покатилось по полу и скрылось за кухонной плитой. Обстановка не радовала глаз, но и не пугала — скорее, нагоняла тоску и наполняла раздражением.
Вдруг Антон сообразил, что за субъект повадился во двор на скамейку. И в тот же момент он заметил, что беспричинный страх испарился, будто его и не было. Спокойно, без тени волнения подошел Белогорский к окну, спокойно изучил безлюдный квадрат двора. Нет, не безлюдный — кто-то стоял в телефонной будке. Антона немного тревожило лишь одно — не банкир ли набирает номер. Но тут он вспомнил, что незнакомец появился в бесконечно далекие времена, когда банкир был еще жив.
