Дмитрий Хабибуллин - Тот День
— Думаете найти связь. — вымучено улыбнулась Смолова. — Работала я на заводе, химиком. Это, да и семья — все, что было у меня в жизни.
— Подождите, а на каком заводе вы работали? — отчего-то удивился Владислав.
— На “Хиволокне”. — ответила Ира.
— Это который тут рядом, на той стороне Волги? Или ближе к центру? -
— Нет, здесь недалеко институт синтетического волокна, а я на “Химволокне”. На самом заводе работала.
— Надо же, тесен мир. У меня мать там работала. Тоже химиком. — ухмыльнулся Сычев.
— Ну, не думаю, что это божий замысел. Просто Тверь — маленький город, а завод большой. — отмахнулась Ирина.
— Кто знает. — подражая задумчивой манере Георгия, произнес Влад.
И трое засмеялись.
Но хорошее настроение ненадолго задержалось в сердцах людей. Они приближались к селу, и с каждой пройденной сотней метров на дороге все чаще стали попадаться покойники, а крик, кружащих над Поддубьем черных ворон, становился все громче. Когда начался дырявый асфальт поселка, и люди зашагали вдоль пепелищ и редких, уцелевших домов, Соколов предложил обыскивать нетронутые огнем постройки. В одной из деревянных изб Ирина обзавелась теплым драповым пальто, которое она одела вместо своего изорванного, и длинным двуствольным ружьем.
— Знаете, как обращаться? — спросил Сычев.
— Догадываюсь. — улыбнулась Ира, лихо зарядив оружие.
На вопросительный взгляд Владислава женщина коротко ответила:
— Супруг мой ружья любил.
Через десяток обысканных домов Георгий и его новая паства совсем потеряли надежду.
— Да никого здесь нет. Пойдемте, отче. — недовольно высказалась Смолова, когда компания вышла из очередного уцелевшего дома.
— Имей терпение. — в своем духе ответил священник, нервно подергивая краешек бороды.
— Да какое тут, к черту, терпение? Трупы, пепелища, птицы, которые эти самые трупы и жрут. — вспылила женщина.
— Осталось всего-то пару домов. Не оставлять же. — вмешался Влад.
И вскоре их терпение окупилось.
Очередной ничем не примечательный дом встретил их скрипом несмазанных дверных петель и трупной затхлостью. Внутри оказалось просторно. Прихожая, гостиная, лестница на второй этаж, дальше коридор с двумя спальными помещениями. Ни трупов, ни, тем более, выживших. В конце коридора была широкая кухня, двери которой выходили на садовый участок позади дома.
— Ничего. — огорченно сказал Влад.
Оставалось только проверить второй этаж, и, попросив Сычева поискать чего-нибудь съестного, святой отец понуро пошел к лестнице. Без всяких надежд Соколов ступил на первую ее ступень. И вдруг позади, в стороне кухни, раздался женский крик. Немедля, Георгий метнулся обратно по коридору. Голос не принадлежал Ирине, а значит: они наконец кого-то нашли.
И он не ошибся.
— Выметайтесь от сюда, суки! — срывая голос, орала светловолосая девушка.
Отгородившись от людей большим обеденным столом, она сжимала крупный нож, и что есть мочи надрывала глотку. Влад, как и Смолова, с поднятыми в знак добрых намерений руками, пробовали войти в контакт. Но выходило это у них плохо.
Человек был изможденного вида. Синяки под глазами, порезы на локтях, а самое главное, Соколов приметил странный темный обруч, словно от удушья, который огибал шею девушки. Подобраться близко к бьющейся в истерике не было возможности. Во всю размахивая большим лезвием ножа, она никого к себе не подпускала.
— Отдайте. Поранитесь же. — наивно старался уговорить девушку Владислав.
— Мы друзья. — сделав шаг вперед, твердым голосом произнес Георгий.
— Суки, убью. — опять завопила девушка, и священник отступил обратно к стене кухни.
— Как вам помочь? — вдруг крикнула Ирина. — Что нам сделать?
— Кто вы? — уже более сознательно спросила белокурая.
— Друзья. Мы — друзья. — повторила Смолова слова священника.
Георгий видел, как замерла странная девушка. Она колебалась, балансировала между известными лишь ей одной ответами. В конце концов решившись, она произнесла — Принесите ящик. Под креслом-качалкой, в гостиной. Деревянный ящик.
— Хорошо. — кивнула Ира и выбежала из кухни.
Ева уже видела себя такой. В клинике она не раз срывалась, и однажды, находясь примерно в таком же состоянии как сейчас, синдром отмены чуть было не довел ее до убийства невинного человека. То был второй день пребывания в лечебнице. Ее ломало и злость кипела в жилах. Обо всех тонкостях добычи порошка в стенах реабилитационного центра Бодрова еще не знала. И когда молодой медбрат зашел в ее палату со шприцом метадона, Ева выкрутилась, и, приставив иглу к шее юноши, начала самые заправские переговоры с начальством отделения. Тогда ей и объяснили местные расценки дозы и что помимо денег от нее будет требоваться. С тех пор, девушка знала, до чего может довести ломка. И сейчас, зажав в кровоточащей руке кухонный нож, Бодрова прекрасно понимала, что без укола она не успеет опомниться, как наворотит дел.
— Принесите ящик. Под креслом-качалкой, в гостиной. Деревянный ящик. — наконец сдалась Ева.
Ее слова моментом аннулировали сделку со смертью. Девушка осознавала: после укола она еще часов десять не сможет решиться наложить на себя руки. Боль была отличным мотивом для самоубийства, а без нее желание уйти из жизни уже не будет столь сильным.
Когда женщина принесла проклятую коробку с оставшейся дозой белого яда, Бодрова нерешительно открыла крышку.
— Там на улице, я видела.… Там что-то произошло, ведь так? — колеблясь, спросила Ева.
Слова давались ей с трудом. Словно неоперившиеся птенцы, они слетали с ее вялых губ, и не в состоянии расправить крылья, тут же стремительно разбивались о землю.
— Да, произошло. Но об этом позже. Что вы делаете? Зачем вам коробка? — низким голосом поинтересовался бородатый мужчина, из-под ватника которого торчал подол священнических одеяний.
— Произошло, говорите.… Да еще и батюшка здесь, значит меня ожидает нечто интересное. — Измученно улыбнулась девушка, и, достав из ящика блестящий шприц, добавила: Я остаюсь. Через часик буду с вами.
Из рук выпал шприц, и ее глаза закатились.
…Мягкое, убаюкивающее тепло разлилось по телу девушки. Кровеносная система понесла яд по всем направлениям. Последовал выброс гистамина, и Бодрова ощутила такое желанное чувство подъема и окрыленности. Героин продолжал свое победное шествие, и, достигнув непреодолимого для простых опиатов барьера между кровью и нервной тканью мозга, проникнул прямиком в серое вещество.
От прикосновения старого друга опиатные рецепторы задрожали. Они уже давно разучились работать самостоятельно. Без героина организм уже давно разучился радоваться, и вот, очередная доза живительного яда вернула рецепторы к работе.
