Алексей Корепанов - Время Чёрной Луны
– Ты можешь себе представить, что уже не совсем в дендрике? – осторожно спросил я. – Даже, вероятно, совсем не в дендрике.
– Значит, так и есть! – Глаза подростка заблестели. – Я ведь так сразу и просек, только спросить было не у кого. Дендрик же не резиновый, не жвачка, я бы давно уже к тралику вышел, а тут все лес, да лес. Значит, попал в зону переброски, как эти чудики из «Пяти исчезнувших убийц»? Так это что, настоящая Австралия или где-то у нас?
Напрасно я за него беспокоился – кажется, он не делал особенных различий между своими видиками и реальностью, и видики ему были интереснее.
– Не у нас, и не в Австралии, – неопределенно ответил я. – Но выбираться отсюда нам придется без посторонней помощи. Хотя вполне возможно, что ведется съемка скрытой камерой.
Это я добавил на всякий случай, чтобы не вдаваться в разъяснения. Да и что я мог ему разъяснить? Ничего бы он не понял, этот любитель видеофильмов.
Что-то в моем ответе Витале, очевидно, не понравилось, потому что он насторожился и быстро сунул руку в карман своих зеленых импортных штанов. Я понял, что у него там нож, купленный у тех же пэтэушников – будущих слесарей-токарей, или кастет. А то и какой-нибудь самопал.
– А вы кто? Артисты или тоже забрели?
– Давай вопросы потом, Виталя. Я – Доргис, она – Илонгли, имена, считай, штатовские, но так надо.
– Понял. – Паренек слегка расслабился, но руку из кармана не вынул. – «Звездные скитальцы-восемь». Только мне к тралику выйти надо, меня кенты ждут.
– Не сейчас, Виталя, это не от нас зависит. Выйдешь ты к своему троллейбусу, только попозже. Сейчас я подумаю.
– Лады, – согласился подросток и вновь сплюнул.
– Попробую, может быть, бедж что-нибудь подскажет, – сказал я девушке, молча слушавшей нашу с Виталей беседу. – Даст какой-нибудь совет.
Илонгли пожала плечами:
– Попробуй. Но совет я тебе уже дала и от него не отступлюсь.
– Тоже наша, а я думал – вампир, – разочарованно пробормотал Виталя. – Лонге…
– Одну минутку, – сказал я и сосредоточился.
«Сю, ты меня слышишь? Ты меня слышишь, Сю?»
«Давать советы – значит, влиять на естественный ход событий, – ответил бедж, упреждая мой вопрос. – Результаты могут разойтись с предопределенными, а это ведет к деформации структуры. Или к полному ее уничтожению».
«А чем это грозит?»
«Либо возврат к исходной точке, либо трансформация субъекта, либо трансформация исходной структуры. Наиболее вероятно. Другие варианты тоже подразумеваются».
Мне хватало и этих трех. Если я правильно понял Сю, следование его советам могло привести даже к тому, что я окажусь не здесь, а где-нибудь в пустыне Гоби или внутри Сверхновой 1987А в Большом Магеллановом облаке, и не сейчас, а в прошлом, и не я это буду, а какой-нибудь саксаул или мыслящий звездный червяк, страдающий неврозом. Бедж, конечно, мог чего-то недоговаривать – уж слишком разными, а порой и противоречивыми были все его суждения (или такой вот противоречивой и должна быть всеобщая Истина?), но рисковать не стоило; с этой точки зрения я себя вполне устраивал таким, какой я есть.
«Я все понял, Сю. Пожелай мне удачи».
«Удача – понятие субъективное. Все случится так, как случится».
– Хорошо, Сю. Тогда желаю удачи тебе. – Эти слова я произнес вслух и повернулся к глядящей на меня с любопытством Илонгли. – Бесполезно. Он не может ничего посоветовать.
– Зато я могу посоветовать, – сказала девушка. – И уже посоветовала. Так что хватит здесь бездельничать – будем пробираться к лабиринту, за Огненный Пояс.
– О! – оживился парнишка. – Что за лабиринт? Как в «Нашествии чудовищ»? Я три раза смотрел – клевый видик! А что такое «Огненный Пояс»?
– Смотри по сторонам, Виталя, и поменьше болтай, – оборвала его Илонгли, тоже, видимо, решившая, что нехорошо будет бросать подростка на произвол судьбы. – Прислушивайся.
– Ха! – сказал Виталя. – Кино.
– Чувствую, нам туда. – Девушка уверенно показала в ту сторону, откуда мы с ней недавно пришли. – Идти друг за другом, интервал – десять шагов.
– Нормально! – Виталя восхищенно мотнул головой. – Как галактическая проводница.
Илонгли строго посмотрела на него и двинулась вперед. Я пошел следом, а подросток, отсчитавший десять моих шагов (все-таки научился чему-то в школе), замкнул наш маленький отряд.
12
Я шел в кильватерной колонне, продираясь сквозь густой подлесок, и думал о том, до чего все-таки доводят городское существование и, главное, прожитые годы, подобные кольцам в детской пирамидке: одно на другое, все меньше и тоньше, и все меньше свободного места остается на палочке-стержне. Еще пять, шесть, пусть даже двадцать колец – и ребенок достроит свою пирамидку, и забросит ее под стол, к поломанным автомобильчикам и безруким куколкам-голышам, и уйдет во двор играть в другие игры. Интересно, кто этот ребенок, есть ли он вообще, и какие другие игры он задумал, и долго ли будет играть, и сколько их еще у него осталось?..
До чего все-таки доводит городское существование и прожитые годы! Ведь помнились походы в пионерском лагере (были когда-то такие очень неплохие лагеря) – рюкзак с буханками черного вкуснейшего хлеба и банками с еще более вкусным сгущенным молоком и тушенкой за плечами, лесные овраги и речные долины, и пыльные дороги, усеянные сосновыми шишками, и через речку вброд, и по пригоркам вскачь, и по тропинке вприпрыжку, да еще успеваешь сбить ногой огромный пятнистый мухомор, сорвать сыроежку и запустить ею в ствол сосны, с глупым восторгом наблюдая, как от удара разлетается в клочья бледно-розовая шляпка; а еще успеваешь подобрать ветку и метнуть ее, как копье, в гущу малинника, и обстрелять шишками друзей-пацанов, и сунуть ящерицу за шиворот задаваке Маринке Трусовой, и улыбнуться обожающей тебя, непробиваемого вратаря сборной лагеря по футболу, Люсе Орловой, которая будет потом писать тебе письма, и… И все делается словно само собой, безо всяких усилий, как полеты во сне, и не сбивается с ритма сердце, и годы не виснут на плечах десятком рюкзаков, набитых камнями и чугунными чушками, а тянут вверх, в солнечный воздух, пропитанный хвоей и земляникой.
А через несколько лет – марш-броски в соседнюю деревню за лесом, где тоже работают на картошке однокурсницы; черными вечерами, под ливнем, по осенней грязи, в телогрейках и сапогах, обходя увязшие в лужах по самые кабины колесные трактора «Беларусь», так и брошенные уже горланящими пьяные песни трактористами… А ночные танцы до утра в стройотряде, в глухом селе на берегу Сухоны, в вологодских лесах; а авралы, когда сутками таскаешь носилки с бетоном, и гордишься тем, что вот и ты, парень, тоже – молодой строитель коммунизма и ударник пятилетки, и ты, черт побери, сооружаешь не какой-нибудь коровник на двадцать персон, а целый газопровод, газопроводище «Сияние Севера» – вот так, студенческий строительный на марше (что такое экскаватор? – два студента с лопатами), а затем, после этих пропахших кислым потом суток, не ползешь к своим двухъярусным нарам, а надеваешь парадную форму и бежишь на танцы. Да что там говорить…
