Владимир Романенко - Год белой кометы
— Во всяком случае, меня радует ваше стремление поработать с новой аппаратурой. У вас до начала сета еще три дня. Завтра я поговорю с Сосновским, с инженерами, которые занимаются подготовкой телескопа, и если нет серьезных трудностей, которые могут этому помешать, думаю, можно попытаться.
— Ты сам прекрасно знаешь, что как только подвешивается новая аппаратура, возникают десятки проблем, о которых мы и не подозреваем, пока ее проектируем и создаем. Лучше выявить их пораньше.
После их ухода Кирилов связался с Сосновским по телефону и повторил предложение прибывших наблюдателей.
— Вообще-то, мы готовы, — ответил Василий Иванович, но знаешь ли, не совсем.
— Из какой области это «не совсем»?
— Видишь ли, Максим Петрович, система весьма объемная, тяжелая, и ее надо разместить в кабине фокуса телескопа, закрепить, подключить провода, проверить, наконец. А мы, там у себя, в этом смысле кое-что упустили. В общем, забыли о штатных креплениях, спецвинтах, скобах и т. п.
— Вечная ваша болезнь, Василий Иваныч, делаете ультрасовременный прибор, а потом прикручиваете его к телескопу веревками и ржавой проволокой! Никуда это не годится, — недовольно проговорил Кирилов в трубку.
С другого конца провода раздалось покашливание, потом снова голос Сосновского:
— У тебя нет никаких оснований выражать недовольство, — ответил он, — мы и так сделали все в рекордно короткое время. Между прочим, мы опережаем график работ почти на полтора месяца и можем себе позволить не торопясь решать эти крепежные вопросы во время профилактики. А Павленко пусть наблюдает на своем старом спектрографе и раньше времени не дергается!
— Ну-ну… Обиделся, — примирительно понизил голос Кирилов, — Ладно, устанавливайте систему как сможете, но чтобы к августу все было, как говорят космонавты, «штатно», по всем правилам.
На следующее утро черный матовый цилиндр, из которого в разные стороны выступали корпуса двигателей, телевизионных камер, различных механизмов, был установлен на тележку, и его в сопровождении Сосновского, Гривцова и Павленко выкатили в подкупольный зал. В различных документах он значился под аббревиатурой «ОМБ» — Оптико-механический блок. Однако, за то время, которое эта часть системы провела на стенде, она уже получила другое, более меткое название: «мина», из-за цвета и характерной «рогатой» внешности.
«Мину» подцепили тросами за строповочные кольца и она тихо поплыла вверх. Труба телескопа была опущена в положение «горизонт», то есть горизонтально над полом подкупольного зала и телескоп, казалось, отдыхал от ночной работы, положив голову на бетонную подушку. Дверка кабины фокуса была открыта. Гривцов поднялся туда по лестнице и провожал взглядом медленно движущийся к нему блок, такой знакомый там, на стенде, и такой неожиданно маленький по размерам и неожиданно причудливый здесь, в сферическом пространстве громадного подкупольного зала. Кран-балка тихо поднесла «мину» к верхнему люку кабины, и Гривцов вошел внутрь. Блок опустился к нему на руки на самой медленной «монтажной» скорости, и Сергей Кузьмич осторожно, как самое дорогое в мире существо, сдвинул его на стропах к посадочному кольцу фокусирующего устройства, с удовольствием убедился, что поверхности и отверстия совпали так, как будто телескоп и прибор всегда были чем-то единым и целым. Он вынул из кармана несколько болтов, гаечный ключ, быстро привычными движениями закрепил устройство и крикнул механику, стоявшему наверху, на мостике кран-балки:
— Майна, помалу!.. Стоп! — потом отцепил теперь уже ненужные стропы и снова крикнул:
— Быстро, вира!
Крюк со стропами резко ушел из кабины вверх, а по лестнице уже поднимались Сосновский, Малахов с Дунаевым и еще двое электриков с кабелями и ящиками электронных устройств управления и передачи данных, которые еще предстояло закрепить в кабине. Гривцов продолжал стоять, молча глядя на блок, явно любуясь его видом. Подошедший сзади Сосновский тронул его за плечо и спросил:
— Ну что, поставил? Можно продолжать монтаж?
— Погоди, Василий Иваныч, дай еще поглядеть.
— Нравится?
— Нравится.
— Ну вот, а ты бурчал — «не конструкция, а черт-де то и сбоку рожки!»
— Да ладно, кто старое помянет… Важно, что эта штука уже здесь, а уж работать мы ее заставим.
— Ты все-таки выйди, время-то идет!
Гривцов вышел, уступив место Сосновскому, который, осторожно пригнувшись, протиснулся к «мине». Все стоявшие на площадке перед кабиной улыбнулись — из-за высокого роста и тонкого телосложения казалось, что Василий Иванович сложился вдвое, чтобы поместиться в тесном пространстве. Коля Дунаев передал Сосновскому кабели и схему соединений, а Малахов — капроновые веревки для крепления весьма тяжелых и объемных блоков электроники, которые должны были устанавливаться отдельно от оптико-механического блока.
Пока Сосновский возился в кабине вместе с Дунаевым и Малаховым, механики, которыми руководил их начальник Саша Точилин, осторожно разматывали тонкий провод в темной блестящей изоляции. Гривцов спустился к ним и внимательно смотрел, как это происходит. Саша поднял голову и улыбнулся:
— Не волнуйся, Кузьмич, не повредим!
— Тебе легко сказать, — не волнуйся… Вы с торцом поосторожнее! Между прочим, если поломаете — считайте треть всей системы работать не будет.
— Ну чего ты все меня пугаешь, провод как провод.
— Не провод, а светопровод, стекловолокно, требует пре- дельной аккуратности и осторожности.
— Кузьмич, ты это нам повторял уже надцать раз! Не говори под руку, ради бога…
Гривцов, пожав плечами, вышел из подкупольного зала. Он спустился еще ниже по лестнице в изолированный толстыми бетонными стенами подвал. Вчера общими усилиями четырех человек туда перенесли спектроскопическую часть системы, от которой механики и протягивали стекловолокно к светоделительному элементу, расположенному внутри «мины». Гривцов не без оснований боялся, что случайная поломка тоненькой стеклянной жилки может надолго вывести из действия спектрограф, на который так рассчитывал сейчас Павленко, но все-таки решил не мешать Точилину и его людям и не нервировать их своим присутствием и своими замечаниями.
Сергей Кузьмич щелкнул выключателем у входа в помещение, и неяркий желтоватый свет лампочки накаливания выхватил из темноты глухого подземного бункера темный силуэт спектрографа. Гривцов подошел к нему, погладил по гладкой матово-черной поверхности кожуха и нажал зеленую кнопку. Индикаторное табло высветило сигнал ожидания, а затем сигнал готовности к работе. «Будет работать, обязательно все будет работать наилучшим образом», — подумал Сергей Кузьмич и выключил спектрограф. Он вышел, плотно закрыв за собой дверь, в полной уверенности, что завтрашняя ночь обязательно принесет первые плоды его многомесячной работы. И не только его, а многих тех, чьи руки оставили следы человеческого тепла на этих приборах, уже ставших для их создателей заметной частичкой жизни.
