Григорий Тёмкин - Звёздный егерь
Я решил стать пилотом, мне прочили блестящую карьеру. И всё испортила глупая, дурацкая ошибка. Пять лет назад мои документы пошли на переаттестацию. Стандартная процедура: я имел третий класс, налетал на средних кораблях положенный километраж, подал рапорт. Мне дали квалификационное задание: на «скарабее», одноместном, но довольно мощном корабле, собирать всякий космический хлам типа старых спутников, зондов, отработанных топливных баков, астероидов с промышленным содержанием металлов. Выделили сектор в районе регулярных грузовых трасс, который надлежало обработать. Работа не слишком сложная, но самостоятельная, я был доволен: вся компания — ты да буровой компьютер. За полгода я должен был расчистить свой сектор от мусора, притащить на базу сколько-то там килотонн металлолома — и диплом пилота первого класса у меня в кармане. А соответственно — и назначение командиром на приличный лайнер. Отлетал я месяца четыре, спокойно делая своё дело, и вдруг этот астероид! Будь он трижды проклят.
Игорь почувствовал, что на сердце у него потеплело: раз человек способен выругаться, значит, ещё не всё потеряно.
— Приборы засекли его издалека, — продолжал Чекерс, — это был тривиальный космический булыжник с высоким содержанием марганца в грунте. Я приблизился, завис, как положено. Оставалось захватить его манипуляторами, металл выплавить и погрузить, а шлаки распылить на атомы. Я уж было собрался всё это выполнить, как заметил на поверхности астероида, в невысокой скале, пещеру с идеально круглым входом. За четыре месяца путешествия о чём только не думалось! И о пришельцах, и о параллельных мирах, и об исчезнувших цивилизациях. Наверное, поэтому первой мыслью, которая при виде пещеры пришла в голову, было: их следы! Повисел-повисел я над астероидом, поостыл немного и понял, что дырка эта всё-таки скорее метеоритного, нежели искусственного, происхождения. И всё же, а вдруг?
Я оказался перед выбором, похожим на наш сегодняшний: либо поставить на астероиде маяк и вызвать к нему научное судно — но насмешек, если я подниму ложную тревогу, мне хватит до конца дней; либо, не мудрствуя лукаво, пустить астероид на переплавку. Надо было, конечно, выбрать первое, теперь я так и поступил бы. Но тогда — тогда я был на пять лет глупее. И решил сделать то, что инструкцией для «скарабеев» запрещалось категорически: выйти из корабля. Рассуждал я просто. Если дыра — метеоритный кратер, я тихо расплавлю астероид и о моих фантазиях никто никогда не узнает.
Если же это и в самом деле следы, я — первооткрыватель! Все мы в какой-то период мечтаем о славе.
Выход в космос для меня никакой сложности не представлял, я десятки раз выходил с кораблей самых различных типов. Натянул скафандр, закрепил страховочный конец, отшлюзовался. Подлетел к дыре, заглянул, убедился, что пробил её не бластер, а метеорит. И тут случилось невероятное. Как у тебя с твоей черепахой, из-за которой затонул дисколёт: что может быть невероятнее, чем чуть не врезаться на космическом аппарате в инопланетную рептилию?! Человек такие «невероятности» предусмотреть не может. Их предусматривают ненавистные всем инструкции. Ты не должен был снижаться, я не должен был выходить. В мой «скарабей» попал невесть откуда взявшийся метеорит. В корпус он не ударил, конечно, — метеоритик был пустяковый, защитное поле вовремя врубилось и аннигилировало его. На борту я ничего даже не почувствовал бы. Но я-то был не на борту, когда полыхнуло, а рядом, на астероиде. От гибели меня спасло лишь то, что я в этот момент находился в пещере. И всё равно, я чуть не сгорел заживо и почти ослеп. Страховочный конец испарился при вспышке: не знаю, как я вернулся на корабль и дал SOS. Через два дня на третий меня подобрал проходящий рудовоз. Медики сделали всё от них зависящее, я, как видишь, жив. Осталась только плешь, на которую ты смотреть спокойно не можешь.
Игорь покраснел и протестующе поднял руку, но Роберт неулыбчиво подмигнул ему:
— Не надо, не надо, я сам над ней смеюсь, когда вижу в зеркало. — Он провёл растопыренными пальцами по белёсым волоскам на черепе. — Снять бы их, конечно, да жалко — последние. Но лысина — это мелочь. Выписавшись из клиники, я узнал, что аттестацию не прошёл. Со «скарабея» меня сняли и вместо пассажирских линий перевели на грузовые, помощником на баржу образца раннего средневековья. Поделом — заслужил. И я отлетал на этой развалюхе ещё четыре года, и меня решили простить и снова представили на первый класс. Прикомандировали на год к управлению экологии. Первое аттестационное задание: эта наша экспедиция с Анторга. И на тебе, уже имеем аварийное погружение, поломку винтов. И в довершение ко всему альтернативу: взлететь — и стать варваром, извергом, убийцей кораллов, или ради тех же кораллов пожертвовать кораблём, экипажем с собой вместе — и стать героем, мучеником науки, первой жертвой Контакта. А может, перед всем человечеством дураком оказаться, слюнтяем, ради паршивых полипов, угробивших трёх человек?!
Чекерс вскочил из кресла и забегал по тесной кабине, возбуждённо обхватив себя руками за плечи. Потом остановился перед экологом и неожиданно почти спокойно спросил: — Хочешь, чтобы решение принял я? Сказал «да» или «нет»? Не тот случай, Игорь. У любого решения могут быть слишком серьёзные последствия. Каждый из нас троих должен сделать свой выбор. Решать будем голосованием, так что мнения поровну не разделятся.
Игорь тоже встал, устало кивнул.
— Когда будем голосовать, Боб?
— Завтра, в полдень. Устраивает?
— Да, зачем тянуть. С Надеждой кто поговорит, ты?
— Нет, скажи ей сам. Но. Постарайся не влиять на её решение. Пусть она выскажет своё мнение, а не присоединится к твоему. Или моему.
— Хорошо.
— До завтра, Игорь. — Немного поколебавшись, пилот протянул Краснову руку, и впервые с того раза, когда их знакомили накануне полёта, они обменялись крепким мужским рукопожатием.
…В ту ночь кораллы светились сами по себе, без прожектора. Цвета пёстрыми волнами перекатывались по рифу, взлетали на утёсы — и вдруг наверху тускнели, а загорались однотонным сплошным ковром по всему дну. Иногда в тёмной воде вспыхивали праздничные гирлянды, обвитые вокруг невидимых новогодних ёлок.
Время от времени беспорядочные узоры начинали складываться во что-то напоминающее геометрические фигуры, но сходство было отдалённым, почти неуловимым, и его вполне можно было приписать игре собственного воображения. Несколько раз напротив окна эколога гирлянды превращались в написанное радужными буквами слово «Надежда». И это было странно, даже чудовищно: на дне инопланетного океана читать обычное имя земной девушки. Но Игорь, помня, как накануне сам выводил эти буквы лучом прожектора из кают-компании, понимал, что объяснить явление можно чем угодно: остаточной флуоресценцией, например, или наличием у кораллов какой-то световой памяти, и что любое, самое фантастическое объяснение будет куда правдоподобней, нежели видеть в переливах осмысленные сигналы.
