Рафаель Лафферти - Рассказы
Берег двигался мимо них: трехгранный тополь, ежовая сосна, сикаморы, ржавый вяз, дерево каркас, снова сосна.
— Когда я соберу много таких картин, Чарли, ты их все сфотографируешь и проанализируешь, или воспользуешься для этого компьютером. По углу падения солнечных лучей ты сможешь понять, в каком порядке должны идти картины и как велики между ними пробелы.
— Нет, Лео, на них на всех будет одно и то же время и день.
— Но это и был один и тот же час того же самого дня, — вмешалась Джинджер. — Как можно сделать одну картину в разное время и в разные дни?
— Она права, Чарли, — подтвердил Лео Нейшн. — Все подлинные картины — куски одной и той же. Я это давно понял.
Берег разматывался дальше: сосны, дуб лавролистный, серый калифорнийский орех, хурма, снова сосны.
— Потрясающее воспроизведение, что ни говори, — похвалил Чарлз Лонгбэнк. — Но боюсь, какое-то время спустя оно начнет так же повторяться, как рисунок на обоях.
— Ха! — воскликнул Лео. — Такой умник, как ты, должен подмечать детали. Ни одно дерево не похоже на другое, каждый лист другой. К тому же это молодая листва. Наверное, изображена последняя неделя марта. Хотя все зависит от того, какая часть реки перед нами. Может, конец марта, а может, начало апреля. Птицы, старый мудрый Чарли, почему мы почти не видим птиц на этом фрагменте? И какие птицы нарисованы?
— Странствующие голуби, Лео, а они исчезли несколько десятилетий назад. Почему не видно других птиц? У меня есть на это ответ, но только если мы предположим, что эта вещь очень давняя и подлинная. Мы не видим других птиц потому, что у них великолепная защитная окраска. В Северной Америке сейчас рай для орнитологов, потому что из Европы относительно недавно было завезено множество ярких птиц, которые заменили ряд местных. Они еще не приспособились к окружающей среде, и поэтому заметны. Да-да, Лео, это так. Птицам требуется всего четыреста — пятьсот лет, чтобы приспособиться. А здесь все-таки есть птицы, если присмотреться как следует.
— Я уже давно присмотрелся, Чарли, и теперь хочу, чтобы это сделал ты.
— Это лента холста или какого-то другого материала высотой шесть футов, Лео, и я думаю, масштаб примерно один к десяти, исходя из высоты взрослых деревьев и тому подобного.
— Да, Чарли, я согласен. Думаю, на каждой из моих подлинных картин изображено около мили речного берега. Но в этих картинах есть еще кое-что, о чем я просто боюсь тебе сказать. Я не совсем уверен в твоих нервах. Но ты и сам увидишь, когда рассмотришь подробней.
— Скажи, в чем дело, Лео, — я должен знать, что искать.
— Да во всем, Чарли. В каждом листе, в каждом куске коры, в каждой пряди мха. Я рассматривал части картины под микроскопом, увеличивая в десять, в пятьдесят, в четыреста раз. Так подробно невооруженным глазом ничего нельзя увидеть, хоть засунь нос в самую середину картины. Под микроскопом можно даже разглядеть клетки листа или мха. Если при таком увеличении рассматривать обычную картину, видны частички краски, видны горы и пропасти, оставленные мазками кисти. А здесь, Чарли, не найти никаких следов кисти, ни одного мазка!
Весьма приятное занятие — путешествовать вверх по течению реки, лениво, со скоростью, соответствующей четырем милям в час, в масштабе один к десяти. На самом деле картина перематывалась со скоростью около мили в час. Мимо проплывали берег, деревья, дуб болотный, американский ильм, сосна, черная ива, лоснящаяся ива.
— Кстати, откуда здесь лоснящаяся ива, Чарли, и почему нет ветлы, ты можешь сказать? — спросил Лео.
— Если это Миссисипи, Лео, а картина подлинная, то изображен какой-то самый северный ее участок.
— Не-ет. Это Арканзас, Чарли. Я-то узнаю Арканзас в любом виде. Откуда там взялась лоснящаяся ива?
— Если это Арканзас, а картина подлинная, значит там было холоднее.
— А почему нет ветлы?
— Ветлу завезли из Европы, хотя очень давно, и распространилась она очень быстро. На этой картине есть слишком уж убедительные свидетельства. Твои три остальные картины похожи на эту?
— Да, но на них немного другой участок реки. Солнце падает под иным углом, там другая почва, травы, цветы.
— Думаешь, сможешь достать еще таких картин?
— Смогу. По-моему, на всей картине было изображено больше тысячи миль реки. Наверное, добуду больше тысячи фрагментов, если стану искать, где надо.
— Может, большинство из них давно пропало, Лео, а осталась дюжина или около того, их-то и показывают на ярмарках. К тому же, возможно, в этой дюжине тоже есть повторы. На ярмарках часто меняют оформление, и возможно, остались только три твои картины. Картины могли демонстрировать на нескольких ярмарках и ипподромах в разное время.
— Нет, Чарли, их больше. У меня еще нет картины со слонами. Мне сдается, по разным местам их можно найти около тысячи. Я дам объявление — относительно подлинных картин, а не дешевой мазни — и начну получать ответы.
— Сколько их было, столько и осталось, — вдруг заявила Джинджер Нейшн. — С ними ничего не делается. У одной из наших катушка обгорела, а сама картина целехонька. Они не горят.
— Лео, ты можешь истратить уйму денег на кучу старых холстов, — сказал Чарлз Лонгбэнк. — Но я изучу их для тебя сейчас или когда решишь, что с тебя довольно.
— Погоди, пока не соберется побольше, Чарли, — отозвался Лео Нейшн. — Я уже придумал, как составить объявление. "Я освобожу вас от этих вещей" — напишу я, и, наверное, люди будут рады избавиться от старья, которое не горит и не ветшает, а весит больше тонны вместе с катушкой. Не ветшают только подлинные. Посмотри на эту большую зубатку вот здесь, под водой, Чарли! Посмотри, какой у нее злобный глаз! Река не была такой мутной, как сейчас, хотя изображена весна и вода стоит высоко.
Берег раскручивался дальше: сосна, кизил, можжевельник виргинский, дуб крупноплодный, орех-пекан, снова сосна, гикори. Тут картина докрутилась до конца.
— Чуть больше двадцати минут, я засек время, — сообщил Чарлз Лонгбэнк. — Конечно, всякая деревенщина в прошлом веке могла верить, что картины по миле в длину, а то и по пять или девять миль.
— Не-а, они были умнее, Чарли, они были умнее. Скорее всего, они вовсе не считали, что картина такая уж длинная, хотя она им нравилась. К тому же могли быть куски и пятимильные, и девятимильные. Зачем бы иначе их рекламировали именно так? Думаю, что сумею разнюхать и разыскать эти картины. А иногда буду звонить, и Джинджер расскажет, кто откликнулся на объявления. Возвращайся через полгода, Чарли. У меня к тому времени будет достаточно фрагментов реки, чтобы ты мог начать работу. Ты не заскучаешь без меня в эти полгода, Джинджер?
