Ларри Нивен - Подарок с Земли
Мэтт развалился на диване. Он поерзал, устраиваясь поудобнее и наконец, забрался с ногами. Приятно было чувствовать себя в безопасности.
— Крошечные сердца и печени, — сказал Худ.
— Да, черт подери, в банках органов. Ты что, не веришь мне? Они плавали в своих особых баках, каких-то самодельных с виду, с моторами прямо в воде возле органов. Стекло было теплым.
— Силовые баки не бывают теплыми, — сказал Худ.
— А Исполнение не хватает детей, — прибавил Гарри Кейн. — Иначе я бы знал.
Мэтт только смотрел на них.
— Сердца и печени, — сказал Гарри. — И все? Больше ничего?
— Я ничего не заметил, — ответил Мэтт. — Нет, погодите. Там было еще два точно таких же бака. Один пустой. А один выглядел… я подумал — грязный.
— Сколько ты там пробыл?
— В самый раз, чтоб затошнило. Пыльные Демоны, я же ничего не обследовал! Я искал карту!
— В банках органов?
— Оставьте, — сказала Лэни. — Расслабься, Мэтт. Это все неважно.
Миссис Хэнкок уходила искать кухню. Теперь она вернулась с кувшином и пятью стаканами.
— Вот, нашла. У нас ведь нет причин церемониться в этом месте, верно?
Ее заверили, что нет, и она всем налила. Худ сказал:
— Меня больше интересуют твои предполагаемые парапсихические способности. Я никогда раньше не слышал ни о чем подобном. Это должно быть что-то новенькое.
Мэтт хрюкнул.
— Должен тебе сказать, что всякий, кто верит в так называемые пси-способности, обычно считает, что сам ими обладает. — Худ говорил сухо, профессионально. — Мы можем вообще ничего не обнаружить.
— Тогда как мы сюда добрались?
— Может быть, мы этого никогда не узнаем. Какой-нибудь новый замысел Исполнения? Или может, ты нравишься Пыльным Демонам, Мэтт.
— Я об этом тоже думал.
Миссис Хэнкок вернулась на кухню.
— Когда ты пытался проскользнуть в Госпиталь, — продолжал Худ, — тебя сразу засекли. Ты, должно быть, наткнулся на электронную следящую сеть. Ты не пытался бежать?
— На меня навели четыре прожектора. Я стоял, и все.
— А потом они не обратили на тебя внимания? Просто дали тебе уйти?
— Верно. Я все время оглядывался, ждал, что громкоговоритель чего-нибудь скажет. А он молчал. Тогда я побежал.
— А человек, который провел тебя в Госпиталь. Не случилось ли что-нибудь как раз перед тем, как он обезумел и бросился к воротам?
— Что, например?
— Что-нибудь со светом.
— Нет.
Худ был, казалось, разочарован. Лэни сказала:
— Похоже, люди про тебя забывали.
— Да. Со мной так всю жизнь. В школе меня не вызывали учителя, когда я не знал ответа. Хулиганье меня никогда не трогало.
— Мне бы такое везенье, — заметил Худ.
Лэни приобрела рассеянный вид, будто обдумывала мысль.
— Глаза, — сказал Гарри Кейн и остановился в раздумье. Он слушал без комментариев, в позе «Мыслителя», уперев подбородок в кулак, а локоть о колено. — Ты сказал, что-то странное произошло с глазами охранника.
— Да. Не знаю, что. По-моему, я этот взгляд видел раньше, но не могу припомнить.
— А что тот, который в конце концов выстрелил в тебя? У него с глазами было что-нибудь странное?
— Нет.
Лэни очнулась от рассеянности с ошеломленным видом.
— Мэтт. Ты думал, что Полли пошла бы к тебе домой?
— Это-то, ради Пыльных Демонов, какое к чему имеет отношение?
— Мэтт, не злись. Я спрашиваю не без причины.
— Не могу себе вообразить…
— Поэтому ты и пригласил специалистов.
— Ну хорошо — да. Я думал, она пойдет ко мне домой.
— А потом она вдруг повернулась и ушла.
— Да. Эта сучка просто… — остальное Мэтт проглотил. Только теперь, когда он мог ощутить свою боль, гнев и унижение с терпимого расстояния, он осознал, как сильно она его уязвила. — Она ушла так, будто о чем-то вспомнила. О чем-то более важном, чем я, но при том не особенно важном. Лэни, причина не могла быть в ее слуховом аппарате?
— Радио?.. Нет, было еще рано. Гарри, ты говорил Полли по радио что-нибудь такое, чего не говорил нам остальным?
— Я говорил, что позову ее рассказать свои новости в полночь, когда все уйдут. Это было слышно по радио. Больше ничего.
— Значит, у нее не было причины меня бросать, — выговорил Мэтт. — Я все-таки не вижу причины в этом копаться.
— Это странность, — пояснил Худ. — Не помешает рассмотреть все, что было странного в твоей молодой жизни.
Лэни сказала:
— Тебя это возмутило?
— Чертовски. Терпеть не могу, когда меня этак, поигравшись, бросают.
— Ты ее не обидел?
— Не вижу, чем бы я мог ее обидеть. Напился я только после.
— Ты мне говорил, что такое случалось и раньше.
— Всякий раз. Всякий раз, черт возьми — до тебя. Я был девственником до той ночи в пятницу. — Мэтт воинственно огляделся. Никто ничего не сказал. — Вот почему я не понимаю, что пользы об этом говорить. Черт дери, это не было странностью в моей молодой жизни.
Худ возразил:
— Это странно в молодой жизни Полли. Она не ломака. Прав я, Лэни?
— Прав. Она всегда серьезно относилась к сексу. И не стала бы заигрывать с тем, кого не хотела. Интересно бы знать…
— Мне кажется, я и сам не шутил, Лэни.
— Да и я не шучу. Ты все время говоришь, что в глазах охранника было что-то странное. А не было ли чего странного в глазах у Полли?
— К чему ты клонишь?
— Ты говоришь, что каждый раз, как ты готовился потерять невинность с девушкой, она тебя бросала. Почему? Ты не урод. У тебя, вероятно, нет привычки вульгарно хамить. Мне же ты не хамил. Ты достаточно часто моешься. Так было что-нибудь в глазах Полли?
— Черт возьми, Лэни. Глаза…
«Что-то изменилось в лице Полли. Она словно прислушивалась к чему-то, слышному ей одной. Она явно ни на что не смотрела; ее взгляд был направлен мимо него и сквозь него, а глаза казались слепыми…»
— Она как бы отвлеклась. Что ты хочешь всем этим сказать? Она как бы подумала о чем-то другом, а потом ушла.
— Это произошло внезапно — потеря интереса? Она…
— Лэни, ну что ты выдумала? Что я специально ее прогнал? — Мэтт не мог больше терпеть; он был, словно струны, натянутые на раме костей, и каждая струна грозила порваться. Никто никогда не вторгался так в его интимные дела! Он никогда не мыслил себе, что женщина будет способна разделить с ним постель, выслушать с симпатией все мучительные секреты, из которых слагалась его душа, а потом выболтать все, что узнала в детальном клиническом обсуждении за круглым столом! Он чувствовал, будто его расчленяют для банков органов; будто он, еще в сознании, смотрит, как полчище врачей обмеряет и зондирует не слишком чистыми руками отдельные части его внутренностей, слышит, как они отпускают похабные комментарии насчет его вероятной медицинской и социальной биографии.
