Евгений Филимонов - Время льда и огня
— Да ведь рейд-то — нелегальный!
— Так-то так, но тут есть еще одна закавыка… — Он посмотрел на меня, будто не знал, довериться или нет. — Тут наблюдается некая странность…
— Валяйте. Одной странностью больше, одной меньше — какая разница.
Наймарк решился:
— Дело в том, что в известном заведении генерала Крамера я однажды услышал — случайно, само собой, — что наши геликоптеры и самолеты кто-то регулярно сбивает. И это не ночники, доказано. Так что южане пока воздерживаются от полетов.
— Вот оно как… Тогда понятно.
Мы катили дальше, только снежок раздавался, расходился под рулевой лыжей. Снег и снег…
— И кто же сбивает ваши доблестные южанские истребители? Неужели поселяне Рассветной зоны из дробовиков?
— Нет, ни в коем случае, вы — мирная, промежуточная зона. Там действует кто-то другой…
Опять помолчали. Урчал движок, снег поскрипывал под гусеницами, в правое окошко то и дело заглядывала полная луна.
— Кто ж другой, все наперечет — вы, ночники, Терминатор. Больше никого.
— Есть кто-то еще, Петр…
— Бабьи сказки, — подключилась Норма из спального отделения. Она проснулась под наш разговор и тут же приняла участие в диспуте. — Я тоже слышала эти басенки у Крамера. А разобраться — обычные аварии, просто разучились и летать, и строить самолеты.
Теперь мы шли под уклон, да так, что приходилось притормаживать. Норма выбралась из спального мешка.
— Словом, — суммировал я, — если раньше к Южному полюсу таскали туристов на «боингах», то здесь, скорей всего, будут на собаках.
— Да еще сквозь патрули ночников, — добавила Норма и всмотрелась пристально в снежную долину.
— И скоро там наша очередная палатка?
Снег и снег. Никакой складской палатки с припасами пока что не видать. Мы прокатили еще километров семь чистой, нетронутой целиною и решили стать на ночлег. Погода стояла совершенно ясная, и я смог бы обновить свои недавние познания в астрономии, да только свет полной луны в зените забивал звездный фон до слабой белесоватости. Я поставил снегоход в укрытие между небольшими округлыми холмиками: в случае внезапной непогоды нас прикрывало бы от прямых потоков ветра и нельзя было бы снести шквалом; кроме того, я все еще опасался патрульных крейсеров. Мы наскоро соорудили ужин из концентратов, и Наймарк, поглощая бобы со свининой, заметил:
— Чем выгодно отличается край ночников от Солнечной стороны, так это потрясающим изобилием воды. Это теперь и в самом деле основное богатство. Из-за нее войны, трения — а ведь, если вдуматься, ее здесь миллионы кубических километров!
Норма как раз ставила на плиту ведро со снегом — небольшой частью этих миллионов, — чтобы натопить воды для наших нужд. Она поддакнула:
— В доброе старое время так вели себя арабские шейхи, сидючи на нефти…
— А стань завтра ценностью песок, уж южане бы его тоже небось на вес золота…
Но мою мысль прервал Наймарк, заглянув в проталину окна:
— О! Галакси всходит… Никогда не могу смотреть на это равнодушно.
А я так наоборот. Сколько мне ни приходилось видеть пролет этой крохотной снежинки, когдa не было пурги и тумана, конечно, я лишь сперва обалдевал от ее хрупкой нездешней (и в то же время такой здешней, земной красоты), но потом опять привычно переводил внимание на дорогу. А Галакси плыл, три раза за день он пересекал небосвод, иногда (особенно когда было видно с ребра) теряясь среди ярких звезд, и жутко было подумать, что перед нами лишь огромная братская могила, вроде «Титаника», описывающая круги над нещадно изуродованной землей. Словом, меня это, напротив, угнетало.
В тот вечер — условный, совершенно заурядный к тому же вечер, не ознаменованный никакими потерями либо находками, мы улеглись как обычно — Наймарк в левом, я с Нормой в правом краю отсека — и почти сразу погрузились в сон. Часу в третьем ночи, опять же условно, я вдруг проснулся, как от толчка, от ощущения, что Нормы нет рядом. Машинально я еще пошарил по пустому меху спального мешка — в самом деле, Нормы не было ни здесь, ни на сиденьях.
Наскоро напялив комбинезон, я выпрыгнул из машины наружу. Цепочка глубоких следов уходила за ближний холмик, отчетливо видная на искрящейся под луной ровной поверхности снега. Забыв даже прихватить оружие, я помчался по следам, охваченный слепой паникой… и тут из-за холмика появилась она, Норма, целая и невредимая, и, слегка вздрагивая — от холода, что ли? — быстро подошла ко мне.
— Где ты была? — спросил я для проформы, с чувством огромного облегчения.
— Так, выходила по надобности… Что, уже нельзя? — Она улыбалась, но глаза горели каким-то настороженным блеском, это заметно было даже впотьмах. — Идем в кабину, я хочу спать…
— Иди, я сейчас.
— Давай поскорее, я замерзла…
Я проследил, как она вскарабкалась в снегоход, и прошел дальше по цепочке следов. За холмиком мне открылось нечто странное: в середине площадки, диаметром метра в два, лежало, парило идеально круглое озерцо талой воды, в зеркальной черной поверхности которого отражались звезды. Именно к озерцу и вели следы.
Ошеломленный, я огляделся вокруг — обычная снеговая равнина, залитая луной, нигде больше нет и в помине никаких проталин, да и эта быстро подергивалась ледком. И тут я заметил боковым зрением что-то движущееся — низко над контуром снеговой равнины дрейфовала, стремительно ускоряя движение, светлая точка.
Я вглядывался до рези в глазах, забыв о холоде. Точка достигла крайнего тороса в гряде и вдруг резким броском ушла вверх, в зенит, пропала, растворилась среди массы звезд!
Я перевел дыхание, спустился к озерцу по следам Нормы, для чего-то погрузил пальцы в воду — да, уже появился игольчатый, тончайший ледок — и вернулся в снегоход. У меня не было никакой версии события, а спросить Норму я почему-то не решался, тем более что она уже заснула или притворялась спящей. Я решил отложить расследование на утро.
Но условным утром мы проснулись под дикий вой метели, нарастившей вокруг нас целые барханы из ледяной крупы. Ясное дело, никаких следов озерца при таких обстоятельствах нельзя было обнаружить, а спросить Норму напрямик я не решался, почему-то уверенный, что правды она не скажет.
Она сама несколько раз глянула на меня испытующе, но тоже ничего не поведала. Так незримой чертою пролегла между нею и мной эта ночная необъяснимость, эта тайна.
Мы позавтракали, я забрался в кресло водителя, пошевелил рычагами, и мы потихоньку двинулись, рассекая снежную муть, по приборам, ибо видимости не было никакой. Снег и снег…
18
— Так это и есть тот самый прославленный Скалистый барьер?
Наймарк со страхом глядел вниз, в бездну, что открылась вдруг перед нами, будто наполненная синей мглой. Мне и Норме это зрелище тоже не добавляло бодрости: насколько мог видеть глаз, полукилометровой высоты обрыв тянулся широкий излучиной с востока на запад (опять же условно), кромсая безупречно плоскую снежную равнину плоскогорья неряшливыми, бесформенными уступами скал и причудливым узором разбегающихся от края обрыва трещин.
