Аркадий Стругацкий - Том 3. 1961-1963
Он брел по тропинке следом за Марком, с цветком в зубах, настраивая проигрыватель и поминутно спотыкаясь. Потом он нашел Африку, и желто-зеленая степь огласилась звуками тамтама. Марк поглядел через плечо.
– Выплюньте вы эту дрянь, – сказал он брезгливо.
– Почему же дрянь? Цветочек.
Тамтам гремел.
– Сделайте хотя бы потише, – сказал Марк.
Горбовский сделал потише.
– Еще тише, пожалуйста.
Горбовский сделал вид, что делает тише.
– Вот так? – спросил он.
– Не понимаю, почему я его до сих пор не испортил? – сказал Марк в пространство.
Горбовский поспешно сделал совсем тихо и положил проигрыватель в нагрудный карман.
Они шли мимо веселых разноцветных домиков, обсаженных сиренью, с одинаковыми решетчатыми конусами энергоприемников на крышах. Через тропинку, крадучись, прошла рыжая кошка. «Кис-кис-кис!» – обрадованно позвал Горбовский. Кошка опрометью бросилась в густую траву и оттуда поглядела дикими глазами. В знойном воздухе лениво гудели пчелы. Откуда-то доносился густой рыкающий храп.
– Ну и деревня, – сказал Марк. – Столица. Спят до девяти...
– Ну зачем вы так, Марк, – возразил Горбовский. – Я, например, нахожу, что здесь очень мило. Пчелки... Киска вон давеча пробежала... Что вам еще нужно? Хотите, я громче сделаю?
– Не хочу, – сказал Марк. – Не люблю я таких ленивых поселков. В ленивых поселках живут ленивые люди.
– Знаю я вас, знаю, – сказал Горбовский. – Вам бы все борьбу, чтобы никто ни с кем не соглашался, чтобы сверкали идеи, и драку бы неплохо, но это уже в идеале... Стойте, стойте! Тут что-то вроде крапивы. Красивая, и очень больно...
Он присел перед пышным кустом с крупными чернополосыми листьями. Марк сказал с досадой:
– Ну что вы тут расселись, Леонид Андреевич? Крапивы не видели?
– Никогда в жизни не видел. Но я читал. И знаете, Марк, давайте я спишу вас с корабля... Вы как-то испортились, избаловались. Разучились радоваться простой жизни.
– Я не знаю, что такое простая жизнь, – сказал Марк, – но все эти цветочки-крапивочки, все эти стежки-дорожки и разнообразные тропиночки – это, по-моему, Леонид Андреевич, только разлагает. В мире еще достаточно неустройства, рано еще перед всей этой буколикой ахать.
– Неустройства – да, есть, – согласился Горбовский. – Только они ведь всегда были и всегда будут. Какая же это жизнь без неустройства? А в общем-то все очень хорошо. Вот слышите, поет кто-то... Невзирая ни на какие неустройства...
Навстречу им по шоссе вынесся гигантский грузовой атомокар. На ящиках в кузове сидели здоровенные полуголые парни. Один из них, самозабвенно изогнувшись, бешено бил рукой по струнам банджо, и все дружно ревели:
Мне нужна жена,
Лучше или хуже,
Лишь была бы женщиной,
Женщиной без мужа...[2]
Атомокар промчался мимо, и волна горячего воздуха на секунду пригнула траву. Горбовский сказал:
– Вам это должно нравиться, Марк. В девять часов люди уже на ногах и работают. А песня вам понравилась?
– Это тоже не то, – упрямо сказал Марк.
Тропинка свернула в сторону, огибая огромный бетонированный бассейн с темной водой. Они пошли через заросли высокой, по грудь, желтоватой травы. Стало прохладнее – сверху нависла густая листва черных акаций.
– Марк, – сказал Горбовский шепотом. – Девушка идет!
Марк остановился как вкопанный. Из травы вынырнула высокая полная брюнетка в белых шортах и коротенькой белой курточке с оторванными пуговицами. Брюнетка с заметным напряжением тянула за собой тяжелый кабель.
– Здравствуйте! – сказали хором Горбовский и Марк.
Брюнетка вздрогнула и остановилась. На лице ее изобразился испуг. Горбовский и Марк переглянулись.
– Здравствуйте, девушка! – рявкнул Марк.
Брюнетка выпустила кабель из рук и понурилась.
– Здравствуйте, – прошептала она.
– У меня такое ощущение, Марк, – сказал Горбовский, – что мы помешали.
– Может быть, вам помочь? – галантно спросил Марк.
Девушка смотрела на него исподлобья.
– Змеи, – сказала вдруг она.
– Где? – воскликнул Горбовский с ужасом и поднял одну ногу.
– Вообще змеи, – пояснила девушка. Она оглядела Горбовского. – Видели сегодня восход? – вкрадчиво осведомилась она.
– Мы сегодня видели четыре восхода, – небрежно сказал Марк.
Девушка прищурилась и точно рассчитанным движением поправила волосы. Марк сейчас же представился:
– Валькенштейн. Марк.
– Д-звездолетчик, – добавил Горбовский.
– Ах, Д-звездолетчик, – сказала девушка со странной интонацией. Она подняла кабель, подмигнула Марку и скрылась в траве. Кабель зашуршал по тропинке. Горбовский посмотрел на Марка. Марк смотрел вслед девушке.
– Идите, Марк, идите, – сказал Горбовский. – Это будет вполне логично. Кабель тяжеленный, девушка слабая, красивая, а вы здоровенный звездолетчик.
Марк задумчиво наступил на кабель. Кабель задергался, и из травы донеслось:
– Вытравливай, Семен, вытравливай!..
Марк поспешно убрал ногу. Они пошли дальше.
– Странная девушка, – сказал Горбовский. – Но мила! Кстати, Марк, почему вы все-таки не женились?
– На ком? – спросил Марк.
– Ну-ну, Марк. Не надо так. Это же все знают. Очень славная и милая женщина. Тонкая очень и деликатная. Я всегда считал, что вы для нее несколько грубоваты. Но она, кажется, так не считала...
– Да так, не женился, – сказал Марк неохотно. – Не получилось.
Тропинка снова вывела их к шоссе. Теперь слева тянулись какие-то длинные белые цистерны, а впереди блестел на солнце серебристый шпиль над зданием Совета. Вокруг по-прежнему было пусто.
– Она слишком любила музыку, – сказал Марк. – Нельзя же в каждый полет брать с собой хориолу. Хватит с нас и вашего проигрывателя. Перси терпеть не может музыки.
– В каждый полет, – повторил Горбовский. – Все дело в том, Марк, что мы слишком стары. Двадцать лет назад мы не стали бы взвешивать, что ценнее – любовь или дружба. А теперь уже поздно. Теперь мы уже обречены. Впрочем, не теряйте надежды, Марк. Может быть, мы еще встретим женщин, которые станут для нас дороже всего остального.
– Только не Перси, – сказал Марк. – Он даже не дружит ни с кем, кроме нас с вами. А влюбленный Перси...
Горбовский представил себе влюбленного Перси Диксона.
– Перси был бы отличный отец, – неуверенно предположил он.
Марк поморщился.
– Это было бы нечестно. А ребенку не нужен хороший отец. Ему нужен хороший учитель. А человеку – хороший друг. А женщине – любимый человек. И вообще поговорим лучше о стежках-дорожках.
