Владимир Балашов - Безбилетник
— Вы, Сэм, упрекаете меня в увлечении философией, а сами, будучи моряком, тоже постепенно становитесь философом.
— Путешествие делает умных умнее, а глупых глупее. (Было слышно, как Свифт усмехнулся.) Это морская поговорка. Просто раньше в своих мыслях я находился как бы в своём крохотном мирке, а теперь увидел мир в масштабах целого человечества. Поэтому и задумался: кто я здесь?.. Ведь тут всё сделают и без моей скромной персоны!
— Возможно, ваши проблемы, Сэм, в том, что вы пытаетесь отстраниться от происходящих событий, отгородиться от окружающих людей? Поверьте, так жить невозможно!
— А когда я понял, сколько полезного мог бы совершить, очутившись снова в моём времени (Сэм продолжал, будто не услышал профессора), то даже дух захватило! Ведь я увидел другой масштаб измерения человеческой жизни, разглядел другие горизонты… Я как будто оттолкнулся от неба!..»
Быков выключил запись, поймав себя на мысли, что отвечает Йенсону синхронно с Сэмом. Да, пусть и несколько другими словами, но он так же отвечал бы на вопросы профессора. Они очень похожи с этим странным Свифтом, а это значит, что у них схожи мировоззрение и логика. А это, в свою очередь, означает, что в определённых обстоятельствах были бы схожи и поступки!
В своей практике монитор всего несколько раз встречался с людьми, настолько похожими на него самого. В общении с ними он часто заранее знал, что те ответят на его вопросы, какие аргументы приведут в оправдание. И отрадно, что ни один из них не оказался преступником, а был просто подозреваемым, случайно попавшим в сферу внимания КоБЗа.
Быков усмехнулся своим неподконтрольным мыслям и включил запись вчерашней беседы.
«…— Сэм, мне кажется, что желание во что бы то ни стало возвратиться в своё время как бы надело шоры на ваши глаза. Вы накручиваете себя, как стальную пружину, и если так будет продолжаться — ваша нервная система просто не выдержит, и пружина лопнет! Вы не находите, что эта попытка бегства от самого себя бессмысленна и бесперспективна?
— Нет, док, это не бегство — это честное отступление. Древние римляне казнили не тех, кто отступал, а тех, кто после команды отступить продолжал драться. И я сам себе сыграл сигнал отступления.
— Но истинный путь мужчины — это наступление, а не отступление. Вы сдаётесь своей усталости, своей слабости…
— Сдаться самому себе не означает покориться врагу. И биться головой о глухую стену — это вовсе не достоинство, а элементарная глупость!
— Ладно, не будем затрагивать эту тему! Если вам не трудно, ответьте, Сэм, почему вас постоянно влечёт на этот злополучный пляж? Вчера вечером вас опять видели там…
— Не знаю, док. Там мне как будто легче дышится. Там как бы ближе и Долорес, и моя далёкая родина… Что, я опять, по-вашему, говорю ерунду? (Сэм, видимо, поймал пристальный взгляд Йенсона.)
— Нет, почему же. Просто я в каком-то познавательном справочнике читал, что сейчас мы дышим воздухом, в каждом кубометре которого присутствует несколько молекул, которые вдыхал Джордано Бруно ещё в шестнадцатом веке. Эти молекулы давно уже распределились по всей Земле.
— А, это тот итальянский философ-пантеист и, кажется, поэт, которого сожгли в Риме отцы-инквизиторы?. Так, может быть, на пляже мне дышится легче как раз потому, что туда вместе со мной попали частицы воздуха моего времени и не успели ещё далеко разлететься? Скажите, док: может, именно поэтому?
— Я не думал, что вы воспримете мои слова настолько буквально. Пожалуй, вам не стоит обольщаться по этому поводу, ведь это просто некий сравнительный образ…
— Ну, вы тоже не воспринимайте мои слова буквально, просто я иногда цепляюсь за самую тоненькую ниточку. Каждое последующее перемещение с планеты на планету давалось мне тяжелее предыдущего, и я, как однажды сказала Валерия, каждый раз старел душой. Оказывается это очень тяжело — стремительно стареть душой, когда многие привычные вещи просто перестают тебя радовать…
— Если вы, Сэмюэль, не будете сопротивляться, я смогу вернуть вам яркость восприятия жизни. Ведь вы ещё так молоды…
— Хорошо бы, а то, как говорил мой отец, утонуть возле самого берега — это значит умереть дважды…»
Электронный диспетчер сообщил, что получена очередная запись от профессора Йенсона. Быков включил её для прослушивания.
Одно место в этой беседе монитора особенно заинтересовало. Тем более что инициатором оказался сам Сэм.
«…— Доктор, простите меня за то, что я не всё вам рассказал, но я не хотел впутывать сюда женщину, тем более что её уже нет в живых.
— Кого вы имеете в виду?
— Это Валерия подарила мне надежду на возвращение. Ещё тогда, в госпитале. И я ей, единственной, доверился полностью.
— Ну так расскажите теперь и мне, если это не тайна!
— Она сама предложила и попыталась найти упоминание обо мне в компьютерной сети.
— Ну и что? Я тоже пытался, и уверяю, что о вас, Сэм, там нет никаких упоминаний.
— Я знаю. Но Валерия нашла моего однофамильца — писателя Джонатана Свифта.
— Знаете ли, Сэм, моих однофамильцев в сети можно найти не один десяток. Но вряд ли кто из них является моим близким родственником, тем более там, в средневековье.
— Но на картине, где они изображены вместе с женой, на её груди этот крест, который сейчас на мне. Этот крест, как я уже говорил, семейная реликвия рода Свифтов…
— Извините, Сэм, но этот крест мог быть не единственным! Ювелиры, знаете ли, любят копировать наиболее удачные изделия. Его могли заказать, в конце концов, ваши родственники в память о вас…
— Вот именно. Я тоже сначала так подумал. Но тут слишком уж много совпадений. По возрасту он вполне может быть моим внуком. Кроме того, я единственный ребёнок в семье, то есть являюсь единственным продолжателем рода Свифтов. А два таких совпадения — это уже закономерность…
— Знаете, Сэм, при желании любые случайности можно вписать в систему!
— Но он писал, что большинство морских сюжетов позаимствовал из рассказов своего деда — морского офицера. То есть из моих рассказов.
— Англия — морская держава. В ней было много морских офицеров…
— Но не с фамилией Свифт! А ещё то, что он женился на ирландке…
— А что, женитьба на ирландке — это нонсенс?
— Я не знаю, что такое нонсенс, но в моё время англичанин мог жениться на ирландке только в исключительном случае. Его бы просто осудило общество. Но если бы я женился на испанке — то после такого в моём роду было бы возможно всё. И тогда мой внук мог это сделать запросто…
— Вы сами-то, Сэм, читали Джонатана Свифта?