Григорий Адамов - Победители недр (Первое изд. 1937 г.)
— Как чувствует себя Нина? — опять спросил Брусков, торопливо направляясь к верхней лестнице.
— Она была без сознания... Я так боюсь за нее... так боюсь...
Он замолчал. Какой-то комок подкатился к горлу, губы задрожали.
Они уже были под крышкой верхнего люка. С бьющимся сердцем Брусков приподнял ее, сейчас же с грохотом откинул совсем и бомбой ворвался в верхнюю камеру.
— Нина!.. Ниночка!.. Родная!..
Малевская лежала на ящиках. Голова ее была приподнята. Страшная бледность покрывала ее лицо. Глаза, обведенные синими кругами, были закрыты. Услышав радостный возглас Брускова, она повернула голову.
Володя бросился к ней, слезы текли по его щекам. Он спрятал голову у нее на груди и прерывающимся голосом лепетал бессвязные, неразборчивые слова.
Малевскую перенесли в шаровую каюту, в ее гамак, после чего она скоро заснула. Надев маски, Мареев, Брусков и Володя спустились в буровую камеру. Мареев осмотрел трещину. Брусков рассказал ему, как Володя нашел ее, и Мареев крепко пожал Володе руку.
— Молодец! — глухо послышалось из-под маски.
— Надо немедленно ликвидировать эту трещину, — говорил Мареев. — Вот когда обнаружились последствия ужасного удара, который испытал наш снаряд при падении в подземную пещеру! Прежде всего, Михаил, наложи на трещину пластырь из теплоизолирующей смеси. А я приготовлю все необходимое для электрорезки и электросварки. Как это ни печально, но придется остановить снаряд... Володя, выключи все моторы — верхние и нижние.
Опять тишина наполнила помещения снаряда — безмолвная. мертвая тишина. Володя мучительно ощущал и боялся ее.
В этой тишине с устрашающей реальностью, почти физически он чувствовал невероятную тяжесть толщи, нависшей над ним и поглотившей крохотный снаряд со всеми его обитателями. Очевидно, и другие переживали нечто похожее на то, что чувствовал Володя. Через крошечные радиоаппараты, помещенные в шлемах, голоса звучали заглушенно, и даже шипение электродов казалось здесь дерзким и бестактным.
Петушиными хвостами развевались потоки голубоватых искр электрорезки, темные очки на зеленых шлемах Мареева и Брускова казались Володе черными впадинами пустых глазниц, и сами они в своих жароупорных, теплоизолированных и газонепроницаемых скафандрах, с четырехугольными ранцами аппаратов климатизации на спине, походили на странных горбатых выходцев из другого мира.
Работа была сложная и ответственная. Она производилась в небольшой палатке из того же материала, что и скафандры, устроенной перед поврежденной частью стены и абсолютно не допускавшей проникновения раскаленных газов в остальную часть камеры.
Трещина, очевидно, была не только во внутренней стенке снаряда, но также в теплоизолирующей прокладке и во внешней оболочке. Чтобы наглухо заделать ее, нужно было вскрыть внутреннюю оболочку и прокладку, добраться, минуя архимедов винт, до внешней металлической оболочки и сварить там трещину.
Электрическая резка шла очень медленно. Великолепный металл с трудом поддавался.
Лишь через двенадцать часов утомительной работы удалось отогнуть в сторону от трещины первую полосу металлической оболочки. В этот момент раздался громкий крик Володи. Взмахнув руками, он зашатался и упал на Мареева, извиваясь в припадке жестокого кашля. В то же мгновение Брусков, стоявший позади Володи, обеими ладонями накрыл и крепко сжал его плечо.
— В чем дело? Что случилось? — крикнул Мареев, обхватив мальчика.
— Он разорвал рукав своего скафандра об острый край металла, — ответил Брусков, не выпуская из своих рук плечо Володи. — Я зажал место разрыва...
— Надо скорей вынести его, — сказал Мареев с сильнейшим беспокойством. — Я понесу его, а ты не отпускай разрыв на рукаве...
Сквозь стекла шлема виднелось мокрое от слез лицо Володи. Глаза его были закрыты, губы судорожно искривлены. Слышны были глухие стоны.
— Как ты себя чувствуешь, Володя? — спросил Брусков, идя вслед за Мареевым и продолжая держать руку Володи.
— Больно... — прошептал Володя, едва разжимая губы. — Не жми так...
Когда в шаровой каюте с Володи сняли шлем и скафандр и обнажили руку, на ней оказалась узкая, как след от ножа, багровая полоса ожога. Это сделали горячие газы с температурой около четырехсот градусов, ворвавшиеся на мгновение в жароупорный и газонепроницаемый скафандр через разрыв в рукаве. Но гораздо большая опасность грозила бы Володе, если бы газы успели проникнуть под шлем и в легкие. К счастью, нерастерявшийся Брусков молниеносным вмешательством преградил доступ газам под скафандр, а плотный каучуковый воротник пропустил в шлем лишь ничтожное количество их.
В общем Володя счастливо отделался и через несколько часов с помощью Малевской оправился от потрясения и испуга. Лишь боль в перевязанной руке напоминала ему в течение двух дней о пережитой им опасности. Пока Малевская, уже вполне поправившаяся, занималась Володиным ожогом, Мареев и Брусков вернулись в буровую камеру и принялись за прерванную работу. Вскоре они отогнули и вторую полосу металла, по другую сторону трещины. Разрыв термоизолирующей прокладки оказался как раз против трещины, но когда добрались до внешней оболочки, то на раскрывшемся участке ее самые тщательные поиски не обнаружили абсолютно никаких повреждений.
Это был ошеломляющий удар. В глубокой задумчивости стоял Мареев перед отверстием во внутренней оболочке. Потом, очнувшись, он сказал в микрофон:
— Пойдем в каюту! Дело принимает слишком серьезный оборот! Нам надо посоветоваться.
В каюте, откинув шлем, Мареев сказал:
— Итак, в наружной оболочке против раскрытого участка внутренней стенки мы не обнаружили никаких повреждений. Нетрудно понять, какие неприятные последствия влечет это за собой.
— Что же тебя так беспокоит, Никита? — спросила Малевская.
— Но ведь внешняя оболочка где-то повреждена! — воскликнул Мареев. — В этом не может быть никаких сомнений. Значит, необходимо во что бы то ни стало отыскать поврежденное в ней место. Но где искать? Как обшарить всю огромную поверхность внешней, недоступной нам оболочки?
Только теперь тревога промелькнула в глазах Малевской, Брускова и даже Володи.
— Да... задача! — промолвил Брусков, и длительное молчание воцарилось в шаровой каюте.
Наконец Мареев обратился к Малевской:
— Скажи, Нина, какова минимальная дистанция, с которой твой киноаппарат дает снимки?
— Пятьдесят сантиметров.
— А наша внешняя оболочка находится на расстоянии тридцати сантиметров от внутренней, — мрачно пробормотал Мареев и через мгновение добавил: — А все-таки, Нина, пробовала ли ты когда-нибудь выжать из твоего аппарата меньшую дистанцию? А?
