Александр Беляев - Орден республики
Но прошла и эта минута. А из строя так и не вышел ни один человек.
Есаул стегнул себя нагайкой по голенищу.
— Ну что ж, у меня тоже есть характер, — сказал он и кивнул в сторону группы коммунистов. — Приступайте, господа казаки!
— Пошли! — скомандовал Чибисов, и казаки повели бойцов к карнизу над пещерой.
Там, на стропилах, уже висели веревки с петлями, и под каждой из них было сооружено из жердей что-то вроде небольшого помоста. Группа дошла уже примерно до середины поляны, когда неожиданно сзади, на дороге, почти на том самом месте, откуда ночью бойцы утащили у казаков пулемет, фонтаном взметнулась в небо земля, и все содрогнулось от страшного грохота. В воздухе запели осколки. Кто-то вскрикнул. Кто-то закричал: «Наши!» И в этот момент раздался второй взрыв. Но уже не на земле. А над пещерой. Снаряд угодил, словно нарочно, почти в самый карниз, мгновенно разметал его в щепки и осыпал поляну грудой камней…
На поляне все сразу перемешалось: казаки, бойцы, солдаты. Откуда-то из-за кустов метнулись ошалевшие от испуга кони. Метнулись и, разбрасывая людей, помчались на дорогу. А люди, толкая друг друга, сбивая на ходу друг друга с ног, устремились двумя потоками: белые — спасаясь от артиллерийского огня в пещеру, красные — на дорогу. Есаул и подпоручик еще что-то пытались кричать, приказывать. Но грохнул третий снаряд, так же ударив в гору. И все снова утонуло в сплошном гуле. А потом вдруг послышался голос Пашкова:
— Раненых уносите с поляны! Уносите раненых!
Часть бойцов повернула к подножию скалы и, подхватив раненых на руки, понесла их в траншею, вырытую казаками, и за камни.
Громыхнул четвертый снаряд. За ним пятый. Тяжелые морские орудия бронепоезда рушили на горы многопудовые снаряды один за одним. И скоро на поляне, кроме убитых, не осталось ни одного человека.
А когда канонада так же неожиданно оборвалась, Серега увидел на дороге, ведущей к поляне, мчащихся во весь опор всадников. Увидел и толкнул лежавшего рядом с ним пожилого бойца, того самого возницу, который вез его вместе с Ашотом на телеге.
— Не упускай, отец, душу. Еще пригодится. Наши подходят, — сказал он.
— Иде? — не поверил возница.
— А вон, — кивнул Серега и закричал что было сил: — Наши! Наши идут! Наши!
Заключение
Никогда раньше, даже в дни самых больших базаров, не появлялось на улицах Благодати столько народу, сколько собралось в тот день. Ни стар, ни млад не усидел дома. Пришли в городок жители окрестных деревень. Спустились с гор чабаны. На площади, возле городского сада, играл военный духовой оркестр. Над трибуной, наспех сколоченной саперами, гордо развевался красный флаг. Тут и там в толпе виднелись военные: красноармейцы и командиры, в гимнастерках и кожаных куртках, в остроконечных буденовках и форменных фуражках, в кубанках и, даже не смотря на жару, в папахах.
Из дома, в котором еще совсем недавно размещалась акцизная контора, а теперь поместился штаб, вышли несколько человек военных и направились к трибуне. Толпа расступилась перед ними, давая им проход. Рядом с военным в кожаной фуражке шагал парнишка в ладно подогнанной под его щуплую фигуру солдатской гимнастерке, шароварах и сапогах. На голове у парнишки была надета лихо сдвинутая набекрень кубанка с широкой кумачовой лентой.
Военные и вместе с ними парнишка поднялись на трибуну. Оркестр заиграл «Интернационал». В толпе запели слова бессмертного гимна. А когда музыка стихла, высокий военный с шашкой и маузером поднял руку и объявил:
— Разрешите, товарищи, начать наш митинг. Слово, товарищи, представляется члену Революционного военного совета 11-й армии товарищу Кирову Сергею Мироновичу.
Толпа зааплодировала.
Киров, зажав в руке кожаную фуражку, громко сказал:
— Товарищи красноармейцы, политработники и командиры! Граждане города Благодать и его уезда! Поздравляю вас с полным освобождением вашего края от ига белых. Никогда больше не возвратится сюда власть капиталистов и помещиков, купцов, ростовщиков и алчного духовенства, всех тех, кто грабил и угнетал трудовой народ. Отныне здесь будет власть рабочих и крестьян, как и всюду в России, единственно законная и подлинная государственная власть, поддерживаемая миллионами населения, власть, которая имеет в своем распоряжении достаточно многочисленную и хорошо организованную Красную Армию.
Киров говорил просто и увлеченно. Его речь то и дело прерывали аплодисменты и возгласы: «Да здравствует Советская власть!», «Да здравствует товарищ Ленин!».
— Красная Армия вместе с партизанами, показывая примеры массового героизма, — продолжал Киров, — прогонит белых, дашнаков и мусаватистов с Кавказа. Мы никогда не забудем светлые имена героев, отдавших свою жизнь за свободу и счастье трудового народа. Придет время, и там, где сегодня гремят бои и льется кровь бойцов революции, мы поставим красивые памятники в их честь. А сегодня мы вручаем боевые ордена тем бойцам и командирам, которые проявили особую храбрость и мужество и своими умелыми действиями способствовали достижению нашей победы. Среди награжденных боевым орденом вашей республики мне хочется, товарищи, особо отметить юного патриота Ашота Казаряна. Вот он, товарищи, стоит перед вами. Этот юный герой пробрался через тылы белых и вовремя доставил командованию Красной Армии очень важные сведения. Благодаря ему, нам удалось вырвать из лап белых большую группу раненых красных бойцов и командиров.
Ашот не очень хорошо представлял себе, что означает все это награждение, этот орден, как, впрочем, не очень понимал, почему все называют то, что он сделал, подвигом. Конечно, ему досталось, пока он дошел до красных. Но разве тем, кто оставался в пещере, было легче? Разве доктору Прозорову было легче? А Сурену? А Жене? Ведь она, помимо всего прочего, еще девчонка. И разве это ее дело — лазить по горам, скакать на лошадях, под пулями белых уходить от погони? Ответить на все эти вопросы Ашот не мог. Потому что знал: и его товарищам во всей этой истории досталось нисколько не меньше, чем ему. А некоторым и не в пример больше. Он-то остался живым. А скольких прекрасных бойцов и командиров недосчитались защитники пещеры, когда подоспела помощь, белые сдались и командир Пашков, опираясь на шашку, построил своих подчиненных на перекличку…
Ашот думал сейчас об этом, глядя на собравшихся перед трибуной людей. Где-то тут же должна быть и Женя. Они так договорились, что она непременно придет на площадь, как только врачи сделают перевязку дедушке и Сурену. Доктор Прозоров потерял много крови и почти двое суток был без сознания. Но его все же удалось спасти. Теперь их обоих привезли в Благодать и положили в ту самую больницу, в которой Прозоров проработал столько лет… В больницу положили и многих других раненых. А лечить их назначили военного врача. И об этом тоже думал сейчас Ашот. И наконец он нашел в толпе Женю. Она делала ему рукой какие-то знаки. Ашот посмотрел на товарища Кирова и, пригнувшись так, чтобы никому не мешать, тихонько слез с трибуны. Женя подбежала к нему.
