Юрий Петухов - Вторжение из ада
И вот тогда он неожиданно резко обернулся.
Прямо за спиной, метрах в трех под согбенным корявым стволом сидела Алена – не высохшая и старая, а та самая, которую он оставил на планете Навей: молодая, прекрасная, измученная и преследуемая. Она сидела, спрятав лицо в колени, сидела и плакала. Живая, желанная…
– Аленушка, – прошептал Иван пересохшими губами.
Она чуть приподняла голову, глянула на него одним глазом и зарыдала пуще прежнего. Серая хламида, которую она давным-давно, совсем в иной жизни содрала с одного из воинов непобедимого и сгинувшего Балора, была на коленях и ниже темной, сырой от слез.
– Аленушка! – Ивану показалось, что он закричал в полный голос, но слова сиплым клекотом еле вырвались из горла.
Он уже хотел броситься к ней, упасть на колени, обнять ее крепко-крепко и плакать вместе с ней, радоваться и грустить, забыв все нехорошее, весь этот злой морок, напущенный нечистью… Но замер, не решился, что-то внутреннее и сильное стучало в висках: Иван, не спеши, не надо, погоди! И почему она смотрит на него все время одним глазом, левым глазом, почему не поднимает лица от колен?! Леший… Иван сразу вспомнил всех, кого повидал в Пристанище: леших, навей, оплетаев, кикимор болотных… они все одноглазы и хромы, они глядят искоса, облекаются в чужую плоть, они появляются из-за спины, из-за левого плеча, насылают тоску и смерть. Но при чем тут она, Аленка?! Она просто плачет, сейчас она откинется назад, посмотрит на него большими, глубокими глазищами своими… и все кончится, колдовство, призрачные тени, сумрачные видения, и останутся они одни, вдвоем.
– Это же я, – тихо проговорил Иван. – Погляди на меня! Я люблю тебя! Я так долго ждал нашей встречи!
Алена снова уткнулась лицом в хламиду, снова волна дрожи пробежала по спине ее, плач стал громким, отчаянным, горьким. У Ивана сердце пронзило острейшей иглой жалости и боли. Он готов бьы ползти к ней, вымаливать прощения, целовать ноги, подол этой драной хламиды.
И все же внутренняя скрытая сила удерживала его, заставляла делать иное, наливая ноги свинцом.
– Погляди на меня! – закричал он.
Плач перешел в жуткое стенание, в пронзительный крик-вой, в истерические взвизгиваний и хрипения.
– Посмотри на меня!!
Она приподняла голову, будто подчиняясь требованию, закрыла лицо ладонями. И снова меж ними проглядывал один глаз, левый, но смотрел он странно и страшно, ледяным взглядом, совершенно не сочетавшимся с завываниями и плачем. Вот уже и пена потекла пузырящаяся по рукам, затряслась голова, забилось в конвульсиях все тело.
– Смотри на меня!!!
Руки упали безвольными плетями.
И Иван увидал ее лицо. Но лишь первый миг это было ее лицом, Аленкиным. А спустя этот краткий миг стало происходить что-то чудовищное, невозможное – острым клинком вытягивался ведьмачий нос, проваливались щеки, заострялись скулы, покрывался колючей рыжей щетиной костистый подбородок, когти вырастали на месте ногтей, и переходил плач в злобный рык, в клокотание звериное. Оборотень! Снова оборотень!
Иван прыгнул вперед, ударяя сразу двумя ногами, ломая грудную клетку поганому чудищу. И снова завяз, снова погряз в трясине колдовской плоти, еле извернулся, упал, откатился. И бросился снова. Он бил гадину беспощадно, бил смертным боем – руками, ногами, локтями, коленями, головой. Бил, отскакивал и снова бил. И всякий раз ему самому доставалось крепко – острые когти оборотня изорвали одежду и кожу на лице и руках, кривые клыки впивались в мясо, выдирая куски, кровь сочилась отовсюду, он слабел. А оборотень набирал силы, становился все больше, выше, шире, страшнее. Он уже на две головы возвышался над Иваном. И теперь он бросался на человека, Иван еле успевал уворачиваться и отбиваться. Не помогало знание особых, тайных приемов, ничего не помогало. Оборотень на глазах постигал систему «альфа» и бил Ивана его оружием, его приемами. Он бил человека древними ведическими ударами, каких и знать-то не мог. Иван ничего не понимал, такого бойца ему встречать пока не доводилось: чудовищная нежить не просто избивала его, но уже добивала, он не мог ей ничего противопоставить, он был измучен, изранен, обескровлен, подавлен. Он ослеп и оглох от ударов и только чудом еще оставался жив. Монстр уже издевался над ним, забавлялся беззащитной и обреченной жертвой, сломленной, обессилевшей, загнанной в угол. Это было лютое избиение.
И в последний миг, падая почти бездыханным на топкую землю, усеянную палой листвой, Иван всего на какое-то мгновение, чудом сумел собраться – это был отчаянный, полубезумный всплеск сил и воли. Он выскользнул из-под смертного удара костистого и когтистого кулака, вскочил на ноги, всем телом навалился на ствол ближайшей осины, сломал ее, расщепив вдоль узкого ствола, выдрал, вскинул, выставил вперед и, ничего не видя, ничего не слыша, бросился на оборотня.
– Стой! – прогремело сзади голосом Авварона Зурр бан-Турга. – Не смей этого делать! Ты убьешь его!
Но Иван ничего не слышал.
Он уже вонзал острый конец осины прямо в сердце чудовищу.
– Остановись! Это же твой сын!
Нет! Иван не слышал. И не верил.
Он загонял осину все глубже.
Он задыхался, обливался кровью, но добивал оборотня.
– Убийца!!! – вопил гнусно и истошно Авварон.
Иван опрокинул оборотня. Теперь он стоял, еле удерживаясь на ногах, опираясь всем телом на осиновый кол, изнемогая от нахлынувшей слабости. Но сквозь кровь, сквозь боль и мрак он видел, как жуткое, кошмарное чудище истекает черной кровью, уменьшается, превращается в человека – хлипкого, голого, трясущегося, скребущего землю ногтями и молящего о пощаде.
Да, молящего о пощаде с пронзенным сердцем.
– Ты убил собственного сына! – зловеще прошептал из-за левого плеча Авварон. – Я же сказал тебе, Иван, что будет встреча с сыночком. Ты сам просил об этом, ты что – забыл? Забыл! А потом убил его. Убийца!
– Врешь, сволочь! – прохрипел Иван.
Человек извивался, стонал, тянул руки к нему, к Ивану, глаза его были налиты непостижимым отчаянием.
Нет, Иван не верил, он ничему не желал верить, он давил на осину, пригвождая оборотня к земле.
– Ну и дурак, – прошипел напоследок Авварон. – Убивец ты! – И отвернулся. И пошел прочь. А пройдя три шага, обернулся черным вороном – и улетел, канул во мраке.
Дурак? Убивец? Иван резко выдернул осину из груди оборотня. Упал. Он не мог стоять на ногах. Но он просипел, вопрошая:
– Правда это?
Оборотень не ответил. Рана у него на груди медленно затягивалась. Иван заглянул в глаза оборотня. Это были серые, глубокие глаза Аленки. Оба глаза, а не один левый.
Такие глаза не могли появиться в этом проклятом мире сами по себе. И это были не глаза оборотня, это были глаза его сына. Значит, он родился. Значит, он выжил и стал вот таким.
