Клиффорд Саймак - Магистраль вечности
— Мы попусту теряем время, — заявил Дэвид. — Ничего интересного для нас тут нет.
— Но если не терять время попусту, — съехидничал Коркоран, — куда прикажете его девать?
— Тоже верно, — согласился Дэвид.
— Мне не дает покоя одна мысль, — признался Коркоран. — Вот мы попали почти за миллион лет от моего времени. Между вами и мной — тысяча тысячелетий. Вам я должен бы казаться дикарем, неуклюжим и невежественным, а вы мне — изощренным до зауми. Но ни вы, ни я не видим друг в друге особых странностей. В чем тут дело? Неужели человечество за миллион лет совсем не развивалось?
— Примите в расчет, что я из провинциалов. Мы в своей эпохе оставались дикими горцами, отчаянно цепляющимися за прежние ценности и прежний образ жизни. Возможно, мы даже перестарались, нами двигало чувство протеста, и мы как бы выпали за борт. Но в нашей эпохе нет недостатка в умных и утонченных. Люди построили великую техническую цивилизацию, исследовали космос. Люди сумели утихомирить политиков и извести национальные распри. Люди постигли уровня высочайшего общественного сознания. В мире, где мы живем, никто не может остаться без крыши над головой, без пищи на столе и медицинской помощи. По правде говоря, медикам теперь делать почти нечего. Болезни, убивавшие вас миллионами, искоренены без следа. Продолжительность жизни по сравнению с вашей выросла более чем вдвое. Присмотритесь к нашей эпохе, и у вас появится искушение назвать ее утопией.
Коркоран хмыкнул:
— Много же толку дала вам эта утопия! Эпоха, вы говорите, достигла утопии, а сами-то вы вылетели в трубу. Что же, спрашивается, довело вас до жизни такой, уж не вера ли в утопию?
— Что ж, может быть, — тихо произнес Дэвид. — Дело, наверное, не в самой утопии, а в отношении к ней…
— Вы имеете в виду пришедшее к вашим современникам ощущение, что все достигнуто и стремиться больше не к чему?
— Может быть, может быть. Точно не знаю.
Они углубились в руины еще немного, потом Коркоран спросил:
— А что с остальными? Вы можете с ними связаться?
— Мы с вами не в силах сделать почти ничего, а вот ковчег Мартина, где сейчас Хорас, оборудован системой связи. Хорас мог бы провести круговой опрос, хоть очень осторожно. По разным эпохам наверняка раскидано немало таких же групп, как наша. И положение у них, может статься, не лучше нашего. Кто бы ни наслал на нас страшилище, робота-убийцу, вполне допустимо, что подобных роботов натравили и на них. Если какая-то группа и уцелела, то к любым вызовам она будет теперь относиться с большой опаской.
— Вы думаете, убийц подослали бесконечники?
— Скорее всего, да. Просто не представляю себе, кому еще это могло бы понадобиться.
— А бесконечникам-то это зачем? Так или иначе, они обратили вас в беспорядочное бегство во времени, и вы не можете казаться им теперь серьезной угрозой.
— А может быть, — ответил Дэвид, — мы сумеем объединиться, перегруппировать свои силы, а потом вернемся и создадим новое общество? Или отложим возвращение до отлета бесконечников к себе домой — так в этом случае мы можем казаться им еще опаснее! Пока хоть один из нас остается в живых, сохраняется возможность, по крайней мере с их точки зрения, что едва они отбудут, мы постараемся свести на нет всю проделанную ими работу.
— Но работа-то уже завершена!
— Не завершена, пока все люди до одного не будут либо мертвы, либо переведены в бестелесное состояние.
В течение всего разговора они шли вверх и вверх, приближаясь к гребню. Вокруг по-прежнему не было ничего интересного — каменные обломки да прижившиеся среди них кустики и деревца. На отдельных точках земли, свободных от завалов, цвели цветы, по большей части лесные и луговые, но попадались и выжившие наследники и наследницы некогда культурных садов — анютины глазки, семейка тюльпанов, нашедшая приют в укромном углу меж двух уцелевших стен, и корявые кусты сирени, усыпанные сладко пахнущими бутонами.
Коркоран замешкался у этой буйной сирени, пригнул ветку к себе, вдохнул пьянящий аромат и подумал: а ведь все то же самое! Целый миллион лет — а как мало перемен! Земля все та же, цветы и деревья те же, никаких незнакомцев. И люди почти не изменились, если изменились вообще. Миллион лет — это на первый взгляд очень долгий срок и все же недостаточный для заметных физических перемен. А вот перемены интеллектуальные должны были произойти и, вероятно, произошли. Но не рано ли судить, не слишком ли мало людей будущего он видел — старика у ворот да Дэвида с его семейством?..
Нехотя оторвавшись от сирени, он прошел вдоль частично обвалившейся стены и вдруг увидел, что гребень совсем близко. И там, на гребне, что-то странное — иззубренный контур руин словно впечатан в небо, но над резким контуром нависает какая-то туманная смутность. Он замедлил шаг, потом остановился совсем и стал вглядываться в эту смутность, и из нее мало-помалу проступила исполинская, ничем и никем не поддерживаемая винтовая лестница, устремившаяся ввысь, к небу.
Потом он пригляделся еще внимательнее и понял, что ошибся. Лестница отнюдь не висела в воздухе, а вилась вокруг мощного древесного ствола. Вот уж дерево так дерево! Боже милостивый, что за дерево! Смутность рассеивалась, и с каждой минутой оно открывалось все яснее. Вырастая из гребня и взмывая в небо, оно не истончалось к вершине, а поднималось вверх и вверх — и обвившая его лестница вместе с ним, — пока ствол и лестница не превращались в волосяную линию и не пропадали в синеве.
Послышался голос Дэвида:
— Что вас приворожило? Что там такое?
Коркоран рывком вернулся к действительности. Он совсем забыл про Дэвида.
— Что вы сказали? Извините, не расслышал…
— Я спросил, что вы увидели там над гребнем. Вы стоите, вперившись в чистое небо.
— Ничего особенного, — ответил Коркоран. — Показалось, что вижу ястреба. Теперь птица ушла в сторону солнца и пропала.
Он снова бросил взгляд на гребень. Там по-прежнему стояло дерево, и вокруг него вилась лестница.
— Пожалуй, пора возвращаться, — сказал Дэвид. — Осматривать тут и впрямь нечего.
— Да, наверное, — отозвался Коркоран. — Пустая была затея, напрасная трата времени…
Дэвид, очевидно, не замечал дерева с лестницей, как бы ни всматривался. А я, попенял себе Коркоран, ничего ему не сказал. Какого черта я промолчал? Из боязни, что он мне не поверит? Или потому, что знать о дереве ему просто незачем? Старое-старое правило ни с кем ничем не делись, храни свои открытия про себя на случай, что в один прекрасный день они тебе пригодятся…
Еще одно проявление удивительной способности видеть то, чего не видят другие. Точно таким же образом был замечен ковчег Мартина, не видимый для других. Ковчег обернулся реальностью, и дерево в свой черед обернется реальностью — но это его личная вотчина, знание, не доступное никому, кроме него, и он сбережет это знание для себя.
