Айзек Азимов - Академия и Земля (сборник)
– Что бы ни случилось, мы не проиграем, – твердо, убежденно сказал Гендибаль. – Другое дело, что эти Анти-Мулы, как вы их назвали, скрываются здесь, среди нас. Но теперь мы знаем, что они здесь, и не будем больше действовать вслепую. На следующем же Заседании Стола, если нам удастся достичь согласия, мы начнем контратаку.
– Не только из-за Тревайза я позвал вас, Оратор. Это мучило меня как мое личное поражение. Я виноват в том, что поставил личное дело выше общего. Есть еще кое-что, более важное.
– Более важное, Первый Оратор?
– Более важное, Оратор Гендибаль. – Шендесс глубоко вздохнул и застучал кончиками пальцев по крышке стола. Гендибаль спокойно стоял и ждал продолжения. Наконец Первый Оратор сказал – тихо, как будто старался облегчить удар; – На экстренном Заседании Стола Ораторов, созванном Оратором Деларми…
– Без вашей санкции, Первый Оратор?
– Для того, что ей было нужно, ей хватало согласия лишь троих Ораторов, не включая меня. Так вот, на этом экстренном Заседании вы были подвергнуты импичменту, Оратор Гендибаль. Вас объявили недостойным поста Оратора, и вы должны будете предстать перед судом. Билль по импичменту впервые за три столетия будет предъявлен Оратору…
Всеми силами стараясь подавить охвативший его гнев, Гендибаль спросил:
– Не сомневаюсь, что лично вы не голосовали за импичмент?
– Нет, но я был в одиночестве. Остальные Ораторы были единодушны – десятью голосами против одного было принято решение об импичменте. Для такого решения достаточно восьми голосов, включая Первого Оратора, или десяти без него.
– Но я не присутствовал не Заседании!
– Это ничего не изменило бы. Вы не имели права принимать участие в голосовании.
– Да, но я мог выступить в свою защиту.
– Защищаться вам теперь придется на суде, который, естественно, состоится в самое ближайшее время.
Гендибаль задумчиво кивнул, помолчал немного и сказал:
– Все ясно, но не это меня сейчас волнует. Думаю, Первый Оратор, вы были совершенно правы, что заговорили сначала о Тревайзе. На самом деле, это гораздо серьезнее всех судов и импичментов. Можно попросить вас отсрочить судебный процесс на этом основании?
Первый Оратор протестующе поднял руку:
– Не склонен винить вас в непонимании происходящего, Оратор. Импичмент – настолько из ряда вон выходящее событие, что мне самому пришлось заглянуть в уголовный кодекс. Нет, ничто тут не поможет – никаких отсрочек, никаких приоритетов. Нам придется забыть обо всем и начать судебный процесс.
Гендибаль оперся кулаками о стол и склонился к Первому Оратору:
– Вы не шутите?
– Таков закон.
– Какой может быть закон, когда столь велика опасность?
– По мнению Стола, самой явной и главной опасностью являетесь вы, Оратор Гендибаль. Нет, не прерывайте, выслушайте меня. Закон, о котором идет речь, говорит о том, что нет ничего страшнее коррупции и использования своего положения со стороны Оратора.
– Но я не виновен ни в том ни в другом, Первый Оратор, и вы это прекрасно знаете! Это просто-напросто личная месть Оратора Деларми. Если кто-то и пользуется незаконно своим положением, так это она. Мое преступление состоит лишь в том, что я никогда не выслуживался, не заискивал ни перед кем. В этом я действительно виноват – не обращал должного внимания на идиотов, которые достаточно стары для того, чтобы выжить из ума, но еще достаточно молоды для того, чтобы удерживать власть!
– Как я, Оратор?
Гендибаль огорченно вздохнул.
– Простите, сорвалось. Я вовсе не имел в виду вас, Первый Оратор. Ну что ж, прекрасно, пусть будет суд. Пусть он начнется завтра. А еще лучше – сегодня же вечером. Покончим с этим и займемся Тревайзом. Промедление смерти подобно.
– Оратор Гендибаль, – печально сказал Шендесс, – вы, видимо, все-таки не понимаете всей серьезности ситуации. Попытки подвергнуть Оратора импичменту бывали и раньше. Их было всего две, и оба раза дело не закончилось осуждением, но вы будете осуждены! После этого вы больше не будете членом Стола Ораторов, и больше вам не удастся сказать ни слова в общественной политике. Вы будете лишены даже права высказываться на Ежегодной Ассамблее!
– И вы пальцем о палец не ударите, чтобы предотвратить это?
– Не могу при всем желании. Тогда мне придется уйти в отставку. Я думаю, именно этого Ораторам и хочется больше всего.
– И тогда Первым Оратором станет Деларми?
– Да, это весьма вероятно.
– Но этому нельзя позволить случиться!
– Конечно! Именно поэтому мне и придется проголосовать за ваше осуждение.
– И тем не менее, – глубоко вздохнул Гендибаль, – я настаиваю на немедленном начале процесса.
– Куда вы торопитесь? Вам нужно время, чтобы подготовиться к защите!
– К какой защите? Они не будут ничего слушать. Требую немедленно начать процесс!
– Суду, вероятно, нужно время подготовиться?
– Нечего им готовиться! В уме они меня уже осудили. На самом деле, они с большей готовностью осудят меня завтра, чем послезавтра, и скорее вечером, чем назавтра. Передайте им это.
Первый Оратор тяжело поднялся. Они с Гендибалем в упор смотрели друг на друга.
– Почему вы так торопитесь? – спросил Первый Оратор.
– Дело Тревайза не терпит отлагательств.
– Но когда вас осудят, у меня не останется никаких шансов в чем-либо убедить объединившийся против меня Стол. Боюсь, мы ничего не сможем поделать.
Гендибаль проговорил громким шепотом:
– А вы не бойтесь! Вот увидите: несмотря ни на что, я не буду осужден!
Глава девятая
Гиперпространство
– Джен, ты готов? – спросил Тревайз.
– В каком смысле, дружочек? К Прыжку?
– Да, к Прыжку через гиперпространство.
Пелорат проглотил комок в горле.
– Н-ну… а ты уверен, что никаких неудобств не будет? Я понимаю – бояться глупо, но все-таки сама мысль о том, что мой организм превратится в мельчайшие тахионы, никому невидимые…
– Ну, Джен, это такие пустяки, честное слово! Прыжки совершаются уже двадцать пять тысячелетий, и я не слыхал ни об одном несчастном случае. Мы можем, конечно, выйти из Прыжка в неудачном месте, но тогда уж несчастный случай будет иметь место в обычном пространстве, а не тогда, когда мы будем состоять из тахионов.
– Утешение слабое, на мой взгляд.
– Но ничего такого не случится. По правде говоря, я хотел тебе сначала ничего не говорить и сказать только тогда, когда все будет позади. Но все же мне захотелось, чтобы ты понял, что произошло, что ты перенес все сознательно, и увидел, что нет в этом ничего страшного.
– Ну, – поджал губы Пелорат, – наверное, ты прав, только, честно говоря, я не спешу…
– Уверяю тебя…
– Нет-нет, дружочек, я тебе верю на слово, но только вот, видишь ли… скажи, ты читал когда-нибудь «Сантерестил Мэтт»?
– Конечно. Я грамотный.
– Ну да, ну да, и зачем я спрашиваю. Помнишь, о чем эта книжка?
– На амнезию я тоже пока не жалуюсь.
– Господа… похоже, у меня просто талант какой-то людей обижать! А ведь я всего лишь хотел сказать, что мне все время приходят на память те эпизоду, когда Сантерестил и его друг Бен удрали с планеты семнадцать и заблудились в космосе. Я пытался представить себе, как все это было. Наверное, есть что-то гипнотическое в этом медленном плавании между звезд, неведомо куда, без слов, в глубоком молчании… И никогда не мог, знаешь ли, в это поверить. Мне нравилось читать эту книгу, это трогало меня, но по-настоящему я не верил в то, что там описано. Но теперь, когда я привык к самому понятию пребывания в космосе, когда сам пережил это ощущение – я знаю, как это глупо, но в общем мне не хочется теперь от этого отказываться. Я, знаешь ли, временами сам себе кажусь Сантерестилом…
– Угу, – кивнул Тревайз. – А я, следовательно, твой дружок Бен.
Тревайзу романтическое настроение Пелората было явно не по душе.
– Ну да, в некотором роде, – не заметил издевки Пелорат. – А маленькие, разбросанные тут и там звездочки неподвижны, и только наше солнце удаляется от нас, но мы этого не видим. Галактика хранит свое туманное величие, она такая, какой была всегда… Космос молчит, он безмолвен, и ничто не отвлекает меня…
– Кроме меня, – буркнул Тревайз.
– Кроме тебя, – автоматически повторил Пелорат. – Ой, я опять… Но, Голан, дружочек, разговоры с тобой о Земле и мои попытки рассказать тебе кое-что из древней истории человечества тоже имеют свою прелесть. Мне не хочется, чтобы это кончалось.
– Не закончится. Не скоро, во всяком случае. Не думаешь же ты, что мы совершим Прыжок и тут же окажемся на поверхности искомой планеты? Мы еще долго пробудем в полете, а Прыжок не займет много времени. На какой-либо планете мы окажемся не раньше, чем через неделю, так что не волнуйся.
