Александр Тюрин - Полдень XXI век, 2012 № 05
На этом летопись обрывается. Верней, спекается в стекловидную массу с включением алмазной крошки и фрагментов зубного моста.
Олег Кожин
РОДИТЕЛЬСКИЙ ДЕНЬ
А где печенье?! Люсенька, ты взяла печенье? Я специально с вечера целый кулек на столе оставила!
Несмотря на пристегнутый ремень безопасности, Ираида Павловна повернулась в кресле едва ли не на сто восемьдесят градусов. Женщиной она была не крупной, в свой, без двух лет юбилейный полтинник сохранившей практически девичью фигурку, и потому трюк этот дался ей без особого труда. Люся, глядя на метания матери, страдальчески закатила густо подведенные фиолетовыми тенями глаза и усталым механическим тоном ответила:
— Да, мама. Я взяла это сраное печенье, — ив доказательство демонстративно потрясла перед остреньким носом Ираиды Павловны кульком, набитым коричневыми лепешками «овсянок».
— Мама, а Люся ругается! — хихикнув в кулачок, поспешил заложить сестру шестилетний Коленька.
— Не выражайся при ребенке, — не отрываясь от дороги, одернул дочь Михаил Матвеевич. Ночью по всей области прошел сильнейший ливень, и глава семейства вел машину предельно аккуратно.
— А конфеты?! Конфеты-то где?! — заполошно причитала Ираида Павловна.
— Не мельтеши, мать. В бардачке твои конфеты. Я их туда еще утром положил, знал, что ты забудешь.
Михаил Матвеевич даже в этом бедламе умудрялся оставаться невозмутимым, спокойным и собранным. Обхватив широкими грубыми ладонями руль, плотно обмотанный синей изолентой, он уверенно вел старенькую «Волгу» по разбитой, точно после бомбежки, загородной дороге. С виду машина была ведро ведром, но хозяина своего, водителя-механика с тридцатилетним стажем, слушалась беспрекословно. Зеленый рыдван гладенько вписывался даже в самый малый зазор, образовывающийся в плотном потоке автомобилей таких же, как семейство Лехтинен, «умников», решивших «выехать пораньше, пока на трассе никого нет».
На этом семейном празднике жизни Юрка Кашин чувствовал себя пятым лишним. Поездка длилась всего каких-то двадцать минут, а он уже готов выпрыгнуть на полном ходу на встречную полосу, только бы не слышать противного визгливого голоса мамы-Лехтинен, и придурковатого смеха мелкого Кольки. С того самого момента как, поддавшись Люсиным уговорам, Юрка позволил затащить себя в пахнущий хвойным дезодорантом и крепкими сигаретами салон, его не покидало ощущение, что он кочует с бродячим цирком.
— Господи, а термос-то мы забыли!
— В рюкзаке у меня твой сраный термос.
— Не выражайся при ребенке!
— Мама, я хочу писяяяять!
— Мишенька, давайте остановимся, Коленьке пописать надо!
Михаил Матвеевич глухо ругнулся себе под нос, но все же остановил «Волгу» у обочины, и, едва лишь супруга с сыном, спустившись по насыпи, скрылись в густом кустарнике, тоже покинул салон. Не обратив на сердитый крик дочери ни малейшего внимания, отец семейства принялся прямо с дороги отливать на выбеленный солнцем щебень. Ничуть не смущаясь проносящихся мимо машин, Лехтинен-старший активно вращал бедрами и даже напевал какой-то спортивный марш. Кажется, «Трус не играет в хоккей», но стопроцентно Юрка уверен не был. Закрытое окно вкупе с сомнительными вокальными данными Михаила Матвеевича искажали мелодию до неузнаваемости. К тому же, отнести себя к знатокам советской спортивной песни Юра не мог при всем желании, так как родился спустя три года после развала Союза.
В который раз уже Юрка мысленно ругал себя за то, что послушался Люси и согласился сопровождать ее придурочное семейство. На словах все выглядело и впрямь неплохо: на пятнадцать минут съездить на кладбище, помянуть бабулю Лехтинен, а потом Михаил Матвеевич забросил бы их прямо к турбазе, где уже с утра жарят шашлыки и пьют пиво однокурсники. И не придется полчаса тащиться от автобусной остановки с набитым доверху рюкзаком. Но, как водится, гладко было на бумаге. Теперь же приходилось стоически терпеть визгливую Ираиду Павловну, беспрестанно жующего «козявки» Коленьку да тяжело наваливающуюся дневную духоту, от которой уже плохо спасали даже открытые окна.
Кладбище оказалось не просто старым, а по-настоящему древним. Начавшее свое существование несколько веков назад, будучи еще совсем крохотным погостом, за минувшие с той поры столетия оно разрослось и вытянулось, со свойственной смерти ненасытностью поглощая километры и километры холмов, оврагов, полян и густого елового леса. Точно некая мастерица вплела в местный ландшафт многочисленные кресты, создавая свой, непонятный непосвященному взгляду, узор. Причем сделала это столь искусно, что Юрка далеко не сразу осознал, что за окнами уже некоторое время мелькают не только широколапые ели, но и старые деревянные кресты, многие из которых имели сверху дополнительные перекладины «домиком», делающие их похожими на гигантские кормушки для птиц.
Постепенно в пейзаж стали влезать гранитные и мраморные надгробия, более современные и потому привычные. Кладбище поделилось на участки, обнесенные символическими заборами из широких решеток и проржавевших цепей. Каждый покойник огородил свое последнее пристанище, стараясь даже после смерти урвать пару-тройку квадратных метров личной площади. Машина ехала уже несколько минут, а вереница крестов и памятников все тянулась и тянулась. Практически возле каждой могилы сидели люди — родственники и друзья, приехавшие помянуть близкого человека. Уже совсем скоро Кашину стало казаться, что жители всех окрестных городов и сел и даже, быть может, соседних областей вдруг одновременно решили отметить родительский день, собравшись на этом, самом огромном в мире погосте. Потому что в их родном провинциальном городишке просто не могло быть такого количества народа.
— Жуть, правда?
Голос у Люси был мягким и неестественно тихим, но Юрка все равно подпрыгнул на месте. Придавленный мрачным величием старинного кладбища, Кашин начисто забыл, что едет в машине не один. Тут же стало понятно, что уже некоторое время единственными звуками, нарушающими тишину автомобильного салона, были гудение двигателя да шелест шин по влажному асфальту. Заткнулся даже неугомонный Коленька.
— Каждый раз, когда сюда приезжаем, у меня просто мурашки по коже!
И хотя в машине стояла тяжелая духота, Люся зябко обняла себя за плечи. Неожиданно для себя Юра понял, о чем она говорит. Не веря в разную чертовщину и мистику, считая призраков и зомби бабкиными сказками, он вдруг проникся Люсиным состоянием и еле сдержался, чтобы не стряхнуть «мурашек», уже забравшихся под его футболку и активно взбирающихся по позвоночнику, прямо к коротко стриженому затылку. Так получилось, что к своим восемнадцати Кашин никогда не сталкивался со смертью и относился к ней с иронией. Однако сейчас шутить ему не хотелось абсолютно.
