Коллектив авторов - Классициум (сборник)
– Ну… – пробормотал я.
– Внимательно слушаю.
Надо как-то выпутываться.
– Мне подумалось о египетских иероглифах и шумерской клинописи, – сказал я.
– Чепуха. Как эти древние могли создать идеальный текст?
– А как его может создать подобная мне развалина?
Тонкий, изящный палец закачался у меня перед носом.
– Нет, нет, тут большая разница. И ты – это знаешь. Кто они, а кто ты?
– Кто я?
Теперь ее улыбка стала лукавой. И поверьте, за нее можно простить даже преступление.
– Сам прекрасно знаешь. Единственный человек на земле, получивший возможность шлифовать умение работать с текстом на протяжении более чем ста пятидесяти лет. Учитывая сделанное тобой в первой четверти жизни, это очень много.
– А учитывая, что я в дальнейшем не опубликовал ни одного произведения…
– Но при этом продолжал работать, как одержимый, и делаешь это даже сейчас…
Знала бы она, над чем я сейчас работаю…
– И все-таки мысль любопытная, – сказал я. – Если предположить, что она верна, то появляется простое объяснение всем этим чудесам древности. Гигантским статуям, вселенским потопам, затоплению Атлантиды и многому, многому другому. А также оставшимся с тех времен преданиям о тайном знании, утерянном и более не обретенном.
– Идеальный текст?
– Да. Он может быть записан не буквами, а иероглифами. И иероглифы эти, как ты правильно понимаешь, теперь прочитать невозможно.
– Хм… А это хорошо или плохо?
Теперь она озадачена. Цель достигнута.
– Да никак… Как гипотеза вполне подходит, но доказать невозможно. Идти в этом направлении уже нет смысла.
– Почему? Не проще ли заняться изучением мертвых языков, чем шарить впотьмах, наудачу?
– Уже нет, не проще.
– Почему?
Вот заладила…
– Потому, – внушительно сказал я. – У меня есть предчувствие. Я ищу уже где-то близко, чувствую это буквально кожей. Еще год, два и – дело в шляпе.
– Врешь ты всё, – сказала моя опекунша.
Не очень уверенно, надо сказать. А раз так, значит – моя взяла. Еще бы пару дней ее поводить за нос, и больше не надо. Не потребуется.
– Клянусь! – воскликнул я.
– Ладно, увидим. Но учти, хитрый старикашка, если ты меня обманываешь…
– Тогда?..
– Я поутру вывешу твой труп на стене замка.
– О!
– Вот так-то. Трепещи.
После этого моя коляска покатилась дальше. Только я то знал, что минут через пять очаровательная опекунша вновь начнет задавать вопросы. А избежать их можно, лишь занявшись работой.
Причем для этого не нужно, как в старые, добрые времена, наливать чернила в чернильницу и точить перья. Достаточно клавиапульта. Это плоский прямоугольный предмет толщиной с журнал и на нем в несколько рядов расположены кнопки с буквами. Он лежит у меня на коленях и в данный момент включен, о чем сообщает зелененький огонек, который светится в его правом, верхнем углу. Я нажимаю клавиши, буквы складываются в слова, и в памяти клавиапульта возникает текст. Если к нему подсоединить предмет под названием экран, являющийся чем-то вроде всё время обновляемой грифельной доски, то текст этот станет возможно увидеть, а с помощью приспособления, именуемого принт, его можно перенести на бумагу. Мне в них нужды нет. Я и так помню, что печатаю. Мою память время не тронуло. Может быть, это дар таинственной истории?
Да, чуть не забыл. Память клавиапульта не очень велика. Поэтому всё, хранящееся на ней, через небольшие промежутки времени стирается, но перед этим переносится с помощью какой-то хитрой системы на большой накопитель информации. Для того чтобы его заполнить под завязку, мне понадобится еще лет двести кропотливого труда. Их у меня, конечно, нет. Между прочим, накопитель этот находится в изголовье моего кресла и спрятан очень хорошо. О его существовании знает только Мэри. Представляю, как она удивится, обнаружив, что с сегодняшнего дня я писал не обычную белиберду, а отчет обо всем со мной происходившем.
Зачем? Затем, что мой труд практически закончен, а как попало щелкать по клавишам я не желаю. Написать фантастический рассказ? Не вижу смысла. Значит, остается только рассказывать историю. Не ту, последнюю, которую я закончил более ста лет назад, для того чтобы дальше заниматься лишь поисками путей создания идеального текста, а эту, не придуманную, пока не имеющую конца.
И еще одну вещь следует сказать, прежде чем я продолжу описание нашего путешествия. Вот сейчас я осознал ее, как мне кажется, более или менее четко. То, насколько я уже не принадлежу этому миру. Десятки лет, проведенных на собственном острове, в построенном по собственному проекту замке, в обществе всего нескольких слуг, сделали мою адаптацию к окружающему миру невозможной. В нем слишком многое изменилось.
А раз так, то следует ли пытаться узнать, как называется машина, усеянная разноцветными огоньками, как раз сейчас ползущая нам навстречу? Кажется, она моет пол? Может быть, более ничего знать о ней с меня не требуется? Причем, если принять этот принцип, то прожить оставшееся мне время в мире штуковин, неизвестных машинок и… гм… разных приспособлений, совсем не трудно.
– Ты хорошо себя чувствуешь? – спросила моя литературная сиделка. – А то как-то подозрительно притих.
– Хорошо, – ответил я. – Просто превосходно.
Забавно, она и в самом деле обо мне беспокоится. Или это всего лишь боязнь потерять возможность проникнуть в мою тайну? А может, это я уже стал параноиком? За более чем сто пятьдесят лет – немудрено.
– О чем думаешь?
Я ответил правду. Почему бы ради разнообразия ее не сказать?
– О том, что я живу в мире, в котором нет никого, с кем я мог хотя бы случайно столкнуться в молодости. Всё мое поколение вымерло.
– О! Наверное, это тяжело осознавать? Или тебя радует, что ты такой везучий?
Нет у меня мгновенного ответа на такой казуистический вопрос. И значит, остается лишь пожать плечами.
Коридор космопорта, по которому меня везли, раздвоился, словно язык змеи. Моей сиделке более понравилось правое ответвление.
Что ж, капитан у этого корабля, штурман и рулевой – она. Я лишь пассажир. Мое дело подчиняться. Ах да, мне еще надлежит шлепать по клавишам, стучать, словно зайчик по барабанчику, создавать видимость, будто я ищу уже найденное.
И что это там за толпа впереди? Уж не адские ли это создания, встречи с которыми я всю жизнь боялся? Выследили, значит? Ну, сейчас начнется…
А они уже бежали ко мне, и оказавшийся первым, как я понимаю, самый расторопный и наглый, кричал:
– Мистер Эдгар По, мистер бессмертный затворник! Надеюсь, вы не откажетесь сообщить нашим читателям цель вашего полета?! Они сгорают от желания ее знать!
