Джон Макдональд - Искатель. 1991. Выпуск №3
Было ли у меня тогда предчувствие? Сейчас, спустя полгода, мне кажется, что было. Я позвонил Ане из Ленинграда за два дня до окончания командировки. Звонил, разумеется, вечером. Сообщил, что билет на самолет я уже взял, что купил ей кое-что — сюрприз, конечно. Спросил, как она себя чувствует — третий месяц беременности. Чувствовала она себя хорошо. На работе, как всегда, масса хлопот и сложностей. Я сказал, что надо бы уходить оттуда, а она возразила — без году неделю, мол, работаю, все образуется, надо «притереться». Хотя чуть раньше, перед моей командировкой, она в этом отношении была настроена более пессимистично.
На следующий день я позвонил домой снова. Но в этот раз трубку никто не взял. Аня могла задержаться на работе — я позвонил туда, не смог пробиться. Что ж, она могла еще поехать к моим родителям, но последнее было маловероятным. Рейс мой отложили на четыре часа с минутами. Хорошо, что вообще выпустили — весной в наши края лучше добираться поездом, туманы через день да каждый день. Когда я подходил к дому, то увидел, что окна нашей квартиры на втором этаже освещены. Значит, Аня дома.
Я взбежал, нажал кнопку звонка. Мне не отпирали. Я позвонил еще раз и, не дожидаясь, открыл замок своим ключом,
Аня лежала слева от входной двери, головой ко входу на кухню…
Пять колотых ран, две из которых были смертельными, — это судмедэкспертиза заключила.
У Норушки я появляюсь через день после того, как получаю подтверждение о наличии «товара».
— Все — хоккей, — подмигивает мой маленький мафиози. — Две бумаги с тебя.
Я становлюсь бедней на двести рублей, но приобретаю пять ампул омнопона.
— Это уж по знакомству, — Норушка смотрит на меня изучающе. — Отчаянный ты, однако. Не пил, не курил всю сознательную жизнь, монахом, можно сказать, был, а тут вдруг…
Норушку я знаю давно — уже лет восемь. И он знает, что случилось у меня в марте этого года. Он, наверное, полагает, что колоться омнопоном в моем положении не худший выход, хотя, возможно, и не лучший. Вообще этого маленького воришку можно отнести к философам. Башка у него функционирует исправно, и в самообладании ему не откажешь. Да еще вдобавок ко всему он ничего не «наварил» на мне в этот раз: именно двести рублей за омнопон Крысин и потребовал. Тот самый Крысин В. В., абонент 53-59-82.
Яма-буси одновременно означает и монах-отшельник и воин гор. Произношение одинаковое, но во втором иероглифе написания разнятся. Воинами гор в средние века называли ниндзя. Еще их называли черными воинами. Их одеяние было темным, и действовали они под покровом темноты. Когда-то я себя в шутку называл яма-буси. В политехническом я учился на телемеханика и, надо сказать, был в то время порядочным разгильдяем, потому что много времени учебе не уделял, а боролся в самбо, читал индийскую «Махабхарату», китайскую «Книгу изменений» и вообще жизнь вел достаточно рассеянную. Мой тренер по борьбе, да и приятели утверждали, что мне не хватает спортивной злости, что с моей техникой пора уже быть трехкратным чемпионом Союза, а не кандидатом в мастера.
«Мастера» я так и не получил. Наверное, тогда действительно чего-то не хватило — то ли злости, то ли настойчивости. И я не нашел лучше выхода, как бросить на последнем курсе самбо и заняться скалолазанием. С Аней я познакомился на соревнованиях по скалолазанию, все почти по Высоцкому, разве что был я не в пример герою той песенки половчей. И я привез ее из другого города. Сюда, где ей суждено было погибнуть.
Все было так давно, кажется. Все в прошлом. У меня в мои двадцать девять лет немного и осталось.
Будильник поднимает меня без четверти пять каждое утро. Впрочем, очень часто я просыпаюсь без его напоминания. Месяца полтора после гибели Ани я вообще не мог спать. Полчаса кошмарного забытья за ночь, не больше.
Я натягиваю спортивный костюм, надеваю кеды и прихватываю с собой рюкзачок. А уж в рюкзачке у меня все, что надо. Выбежав из подъезда, шлепаю по асфальту, шаркающий звук отскакивает от бетонных коробок домов. Еще темно, на востоке только светло-серая полоса по небу. Путь мой — на пустырь. Там стройка. Поставили колонны, положили на них балки и на этом — все. Пока, на неопределенное время. То есть скорее всего надолго. Меня это в данный момент устраивает — наличие такого сооружения для тренинга. Начинаю с того, что извлекаю из рюкзачка арбалет. Собственно, внешне он арбалет мало напоминает, потому что пружина у него цилиндрическая и спрятана внутри. Но уж мощная — восемьдесят килограммов усилие для ее взведения. Я взвожу пружину, упираясь в скобу ногой, потом вставляю в ствол стальной якорек с тремя зазубренными на концах лапами. К якорьку привязана капроновая веревка, другой ее конец я прижимаю к земле ногой.
Арбалет негромко щелкает, и якорек перелетает через балку на высоте метров в пятнадцать, веревка ложится росчерком на серое полотно неба. Годится, с первого раза положил. Я раскачиваю веревку снизу до тех пор, пока она не захлестывает одну из лап якорька. Теперь необходимо осторожно подтянуть якорек к балке, чтобы он лапами уперся в нее снизу. Есть. И — наверх. У меня на руках вратарские перчатки с шероховатой, в пупырышках, поверхностью. Руки быстро перебирают натянутую струну веревки, сейчас я форму набрал приличную. Добравшись до балки, перебрасываю через нее ногу, сажусь верхом, поднимаю веревку наверх. Вытащив из рюкзачка на спине свой верный арбалет, заряжаю его. Для этого приходится лечь на балку, охватив ее сбоку и снизу левой рукой, а ногой отжимать скобу осторожно, чтобы не потерять равновесия — тут высота этажей на пять, мне еще на некоторое время сохранить себя надо, дел много предстоит важных. Теперь вытянуть веревку и смотать ее кольцами. Сколько до следующей балки? Метров десять, пожалуй. Щелчок, полет якорька. Опять осторожно подтягиваю его, чтобы зацепить за ребра балки. Веревка натянута достаточно сильно, но прыгать мне надо строго вниз, чтобы натяг сохранился. Я спрашиваю себя: «Мне страшно?» И отвечаю сам себе: «Уже абсолютно ничего не имеет значения, но весьма желательно сейчас не сорваться». Ветер свистит в ушах, я живым маятником лечу по дуге вниз — вперед, прохожу положение равновесия, взлетаю, опять возвращаюсь. До земли метра три-четыре, шмякнуться уже не опасно. Но надо подниматься наверх. Рука ноют, болят в суставах, однако я не поддаюсь соблазну охватить веревку ногами.
Вещи были разбросаны, особенно большой беспорядок у письменного стола — дверцы раскрыты, ящики выброшены. Украдено не много — мои финские зимние ботинки, Анино кожаное пальто, оно у входа на вешалке висело. Еще несколько золотых вещиц взяли. В шкафу рылись, но не особенно сильно.
